Во второй раз болезнь уложила Настю на месяц. Приехал врач, сказал — опасно, болезнь будет прогрессировать, если не применить курортное лечение. Грустно рассмеялась над его словами Настя — это в войну-то курортное лечение?!
В третий приступ принесли ее домой на руках от метной бани. Целый год лежнем лежала. Но и тогда советами помогала своим товаркам управляться со льном: когда сеять, когда убирать, на какой срок закладывать в метную баню… И колхоз ее не оставил в беде кукушкой куковать: то дровец подбросят, то муки. А когда вернулся с войны муж Иван, и совсем полегчало. Встала на ноги. И первым делом не в больницу пошла, не в аптеку за лекарствами, а в метную баню: незадача там вышла у товарок, тресту пересушили. И сама вроде бы забыла о коварных загадках болезни, да спасибо председателю, упомнил. Сам в область поехал, путевку схлопотал за счет колхоза на «грязи». Все курорты черемховцы называли одним словом «грязи».
Узнав об общественном собрании, оделась потеплее Настя да пришла в «столовую». Было у нее тоже несколько вопросов к Сиренчиковой. Но вот кашель прорвался, без удержу, без продыху. Пришлось встать и уйти. Шагала она по деревне сгорбившись, точно старуха, хоть и было ей всего тридцать четыре года. Шагала и перебирала в уме свои вопросы к Марь-Васишне.
В «столовой» было шумно. Макар Блин позвонил в маленький колокольчик, какие обычно прилаживали под выездную дугу. Этот колокольчик он всегда носил с собой, в кожаном кисете, вместе с печатью. Голос у председателя был несильным — еще в гражданскую прострелили легкие, а черемховцы народ горластый.
Наступила тишина.
— Еще раз прошу курящих не кадить, а некурящих не щелкать семечки, — сказал Макар Блин.
Загасили цигарки. Прекратился и стрекот любителей подсолнечных семечек.
— Прошу всех встать! — в наступившей тишине сказал председатель.
Встали, подвигали-поскрипели стульями, скамейками, пошушукались и снова затихли.
Макар Блин поднес к своим близоруким глазам лист бумаги и начал читать:
— «В годы Великой Отечественной войны в нашу деревню, состоящую из сорока трех дворов-хозяйств, не вернулось восемьдесят два человека. Защищая родное Отечество, смертью храбрых пали Ажарнов Кузьма Иннокентьевич, Ажарнов Никита Иннокентьевич, Башарин Иван Аристархович, Башарин Артем Аристархович, Башарин Степан Аристархович…»
Макар Блин положил бумагу на стол и продолжал уже по памяти:
— …Петров Прохор Парфентьевич, Петров Анкиндин Парфентьевич, Петров Аверьян Парфентьевич… От полученных ран скончался и их отец, Петров Парфентий Лукич.
Макар Блин передохнул. Лицо его, обычно землисто-серое, начало чуть розоветь. Было заметно, что ему трудно говорить: ведь он, больше чем кто-либо другой, помнил их, этих работников, этих людей с их привычками и причудами. Даже самых тихих, никогда не обращавшихся к нему напрямую ни за помощью, ни за советом, он хорошо знал. На фронт не требовалось характеристик — прямой была дорога на войну, но председатель по причине своего чудаковатого характера все-таки писал их и относил в районный военкомат.
Список погибших был составлен по алфавиту. Последним шел отец Витьки — Черемуха Иван Терентьевич. Назвав его фамилию, Макар Блин сказал:
— Прошу садиться.
Сели не шумно, осторожно. Только где-то в заднем ряду на руках у матери-молодайки проснулся и заплакал грудной ребенок. Но и он, несколько раз обидно всхлипнув, затих, словно тоже понимал всю значимость этой минуты.
— По постановлению правления колхоза и решению общего собрания определено место и срок установления памятника всем погибшим. Срок — в течение текущего года. Место — Смородинный колок. У кого будут суждения, добавления?
Все молчали. Какие тут суждения — дело ясное. Пусть дети видят. Пусть живые помнят, а мертвые верят, что не вычеркнуты они из человеческой памяти.
— Надо бы, Макар, о многодетных семьях фронтовиков подумать. Насчет приварка решить, — предложил Иван Мазеин. — Худо не корыстно, на щи можно наскрести в колхозной кладовой…
— С первого сентября обеспечим круглогодичные щи, — сказал Макар Блин, делая пометку у себя в блокноте. — Бесплатно, за счет колхоза.
Предложения посыпались градом.
— И солдаткам огороды пахать! Без мужика-то хозяйство бабам одним неловко вести…
— На область нажать — пущай коляску Евлампию быстрей выделяют, совсем извелся мужичишко…
— Мазеиным помочь дом срубить…
— По жнивью разрешить личных коров пасти, а то скоко корма пропадат…