Поколесили по колкам, просматривая березовые курни, ставя на заметку крепкий подсад. Увидев удачный корешок, Астахов останавливался, внимательно оценивал достоинства и недостатки: далек ли материнский корень, какая почва — подзол, серый чернозем или песчаник, своими длинными худыми пальцами ощупывал деревце, срезал и рассматривал кору. Он ничего не говорил Витьке, но тот по его глазам понимал — этот отростель пойдет, этот оставить на месте: хиловат.
— Вот в твоем характере есть недостатки? — как бы между делом начал разговор Астахов.
— Есть, — сказал Витька.
— Какие?
— Иногда я начитаюсь приключенческих рассказов и ночью побаиваюсь. Нет, точно, проснусь и думаю, как хорошо, что я на Земле, а не на каком-то там Сатурне.
— И как ты борешься со своим недостатком?
— Вырабатываю твердость…
— Как?
— Побольше читаю фантастики.
Астахов рассмеялся. Витька впервые услышал его смех: добрый, удивительно мягкий и незлобивый.
— А какие черты в других тебя раздражают? — рассматривая будущих «пациентов», продолжал Астахов.
— Меня раздражают люди, которые смеются над недостатками других, к примеру, над человеком, который не выговаривает букву «эр». Шурик «эр» не чисто говорил, а Боря Сиренчиков смеялся.
— Буква «эр», конечно, важная птица, — согласился Астахов. — А еще?
— Не могу терпеть, когда про хлеб плохо говорят.
— Интересный ты парень, не зря я тебя облюбовал в помощники. И чувствую, есть в тебе что-то от отца… Ну а решительный поступок в своей жизни ты совершил?
— Готовлюсь.
— Каким образом?
— Меня немножко пугает высота, голова почему-то кружится… И я… только не смейтесь, я по полчаса каждый день сижу на крыше, на самом коньке своего дома.
— С биноклем?
— С чем?
— С биноклем, спрашиваю, сидишь на крыше?
— С биноклем.
— И с сигнальными флажками?
— Откуда вы знаете?
— Разведка донесла.
— С флажками, — вздохнув, признался Витька.
— И друзьям семафоришь: «Сторож в правом углу сада, налетайте, братцы, на левый!»
— Семафорю.
— Так-так, — проговорил Астахов, заканчивая осмотр очередного березового курня. — Знать азбуку Морзе в таком возрасте, конечно, неплохо.
Витька только кивнул головой.
— Ну а о том, что я согласился стать садоводом, знаешь?
Витька снова подтвердил кивком головы — а кто не знает. Вся деревня вот уже несколько дней только об этом и говорит. Матери облегченно вздыхают: «Наконец-то сад сурьезному фронтовику доверили — офицеру!» Радуются старушки из садовой бригады: «Давно приспело времечко в хорошую охрану ягоду-фрукту взять!» По Черемховке поползли слухи, один загадочнее другого. Будто бы забор будет окружен проволокой. Будто бы станет светить всю ночь прожектор.
— Токо ведь нам чем трудней, тем интересней, — грустно ответил Астахову Витька. — Если забор электрической проволокой овьете, змей воздушный склеим.
— Электрической проволокой? — удивленно вскинул брови Астахов. — Кто тебе сказал?
— Все говорят.
— Нет, электричества нам, дай бог, в дома да на фермы едва хватит.
— А че тогда сделаете? — задал Витька вопрос с подвохом.
— Поживем — увидим, — ответил Астахов.
Так они и переходили из колка в колок до самых сумерек.
И лишь когда над раззеленившимися первыми всходами полями чутким материнским сном прилегла ночь, а колки стали похожи на лодки, встывшие в весенний лед, они вышли на большак и зашагали по теплой, еще не успевшей остыть от полдневного жара дороге к Черемховке, казавшейся в сизой полутьме удивительно четкой, как отвал первой борозды на свежеубранном пшеничном поле.
Невидимые в темноте, с шумом пролетели и плюхнулись на озерко утки. Начала отсчет гадалка-кукушка. Настойчиво запросил коростель: «корррки-три, коррки-три».
Дорога была пустынна. Только где-то впереди скрипела подвода, пыль от нее лениво стекала в неглубокие кюветы.
Они не говорили. И не надо было слов, чтобы не спугнуть очарования первой летней ночи, когда в воздухе надолго виснут безмолвные звуки отшумевшего дня, остаются в памяти и яркие краски дневной поры. И звуки, и краски можно снова увидеть, если закрыть глаза, настолько они осязаемы. Летняя ночь совсем не ночь. Это необъяснимое состояние природы, когда кажется, будто день не ушел, а всего лишь присел на короткий миг за горизонтом. И может он появиться не только с востока, а с любой стороны, даже с залитого бузиновым отваром запада; и ничего удивительного в этом не будет.