— Один, что ли, обробил?
Астахов ответил хитро, завертушкой, словно научился у него, председателя:
— В общем-то, индивидуально, но не то чтобы самолично.
Подивился еще раз Макар Блин такому делу, но рассуждать да доискиваться причин не стал. Радостно только отметил в душе: «Это ж надо, такой мастер на дороге попался?!» И фигурой невидный, и разговором особо не вышел, и ходит как-то боком, будто взрывом его погнуло, да так и не выправило, и кашляет в самую жаркую жару, и силы в руках большой не таится, а вот поди ж ты — убрал сад, ровно невесту перед свадьбой. А главное — трудодней лишних не просит, хоть и ведет две работы — и за садовода, и за сторожа. И было невдомек председателю, что вот уже целую неделю в саду хозяйничали те, кого он когда-то и на ружейный выстрел старался не подпускать к заветным ягодным делянкам и яблоневым рядам, против кого воздвигал хитрые заборы. Ребята жили в умело замаскированных шалашах, и никто их не мог усмотреть из-за малого роста и из-за пышной зелени, в которую сад одевался летней порой. А большакам Макар Блин вход закрыл еще раньше, объявив во всеуслышание, что деревья опрысканы сильнодействующим ядом, небезопасным и для человеческого организма. Такого страху нагнал, что сад обходили стороной и желания отведать яблочка ни у кого не возникало. А потому ребята жили и работали в полном спокойствии. Лишь кладовщик удивлялся: почему это так возрос аппетит садовода? И мясо, и молоко, и крупу он берет в размерах, никак не согласующихся с потребностями одного человека.
Накатилось время летней жары. И надо же природе-матушке так нескладно распорядиться зауральской землей: горькоты ей выделила полной мерой. Мороз так верескнет, что печки по три раза протапливай, если не хочешь застудить дом. Дождь так дождь — расквасит дорогу, ни конному проехать, ни пешему пройти, о машинах и разговору не ведется. Ветер так ветер — крышу со стропилами вместе может снять и соседу в огород бросить: ведь от самого Ледовитого океана на его пути ни горки, ни кряжика, вот и свирепствует, лиходей, вовсю. Жара так жара — на живых деревьях лист крутит и сушит намертво. И гнусу подпустит столько, что люди с дымокурами ходят. Солнце и то, кажется, покрывается волдырями от укусов. В домах нет от него спасения, от гнуса-то, что уж там говорить о шалашах. Дымокур не разведешь рядом с сухим сеном. Не выживешь комара, а мошку тем паче, из сенной крыши. Днем затаится, ночью песню петь начинает. Коль совсем невтерпеж станет, выскакивай из шалаша и бегай по садовым дорожкам, пока не намаешься до той поры, когда и комар не разбудит.
Комары-то комарами, привыкли к ним ребята. Кито в знак презрения к гнусу раздевался до трусов, ложился на землю и говорил: «Пускай досыта напьются, ночью мешать не будут». Но, как на грех, возьми мотор да и сломайся на водокачке. Витька с Астаховым отвезли его в эмтээсовскую мастерскую, а ремонтники возвращать не спешили. Яблони остались без питья. В такую жарищу и колючкам трудно было без воды выдюжить, а тут яблони.
— Давайте думать, — сказал Астахов, придя к ребятам рано поутру.