Не Макар Блин, а Дом Советов!
Торговля шла бойко…
Как и подобает настоящему продавцу, Григорий облачился в белый халат — у поварихи попросил на время, установил весы, разложил по правую руку большие гирьки, по левую — поменьше, вывесил ценник, приготовил картонную коробку для бумажных денег и «облитую» глиняную чашку — тоже повариха расщедрилась — для мелочи. Витьке приказал крутить кульки — в очереди стояло много детворы, которым малина нужна была не для варенья и лечения зимней хворости, а вот сейчас, немедленно, для удовлетворения законного любопытства, почему именно черемховская ягода считается самой вкусной.
Покупатели подходили со своей тарой. Осторожно, стараясь не помять, пересыпал Григорий малину из пестерюшек. Одному инвалиду, прикатившему к ларьку в коляске с ручным приводом, дал в помощники Витьку, наказав: «Отнеси. Деньги возьми по всей форме, за три кило».
Инвалид жил за рекой. В райцентре через Миасс был перекинут большой деревянный мост. К нему выходила и главная улица, отчего мост казался ее продолжением. Будто два узеньких дощатых тротуарика неожиданно решили соединиться в один широченный тротуар, внезапно вздыбившийся и зависший над рекой. В половодье сюда приходили стар и млад — посмотреть на ледоход; выпускники средней школы встречали после прощального бала солнце. Мост строили старые мастера в давние времена, когда, наверное, вода в Миассе была большой не только весной, но и летом, в сушь, а потому и постарались на совесть: высокие, сплетенные из кондовых лесин «быки» поднимали настил так, что казалось, под мостом может пройти огромный пароход, хотя Миасс отродясь не видывал пароходов, ни больших, ни малых, более того — по летней жаре так высыхал и мелел, что почти недоступен был и обыкновенным лодкам. И только вот здесь, у моста, синели своей глубиной редкие блюдца — брали песок для стройки, выбухали ямы, края их закрепились быстрым на рост красноталом. В этих блюдцах и купалась райцентровская детвора. Старенькими дырявыми половичками неводили чебаков. На удочки ловили ершей и мяскозобов. И хоть глубина ям была нормальной, нырять с моста редко кто отваживался: больно высоко! Да и на дне можно ткнуться о стояк, оставленный строителями.
Смело нырял с перил только предводитель райцентровских забияк парень со странным прозвищем Обчество. Был он высок и жилист, намного сильнее своих сверстников. В каждом классе сидел по два года. Шутил, сверкая зубами: «Обчество так желат, чтобы я добавошный год проводил с ним». Своих приятелей по набегам на сады и огороды звал не по именам, а одним определением-числительным: «Обчественник-первый, Обчественник-второй…» Витька не раз встречался с Обчеством. На лугу, куда по весне и летом ходили за диким чесноком и пучками-борщевиками. Поди-ка помайся, пока отыщешь и наберешь пучок дикого чеснока, когда на него похожа и краснодневка, и гусиный лук, и особенно трава, которая в зауральских лугах носит название «поросячий лук». И за пучками полазаешь по кустам, прежде чем нарежешь вязанку. Крапивой пожалишься, руки в кровь собьешь сухостоем, одежду порвешь, волосы засадишь репеем, если хочешь отведать луговой вкуснятины. А в войну так и единственной едой ребятне был этот чеснок и пучки. Но Обчество поступал иначе. Подсобрав ватагу, ждал на выходе с луга. Налетал как коршун. Отбирал все, не оставляя и тростинки, чтобы разговеться. Забирал и ножички, обыкновенные кухонные, взятые у матерей и бабушек под великое честное слово.