— «Наказать и разобраться!» — многозначительно повторил председатель специально для Григория. — А мы сначала разберемся. Вы, друзья, зачем мельницу пустили?
— Интересно, — сказал Витька, оттирая Шурика от грозного отцовского ремня. — Интересно было, вот и пустили.
— На спор они! — добавила Доня.
— Тихо, ты! — зашипел на нее Шурик, выглянув из-за спины Витьки. — Больше с нами не пойдешь. Играй в свои тряпочки!
— А сами пустили? — словно все еще не веря происшедшему, спросил председатель.
— А то кто! — сказал Витька.
— Сила есть, ума не надо, — опять вставила Доня, предварительно встав за спину Григория.
— И никто вам из большаков не помогал? — продолжал допрос Макар Блин.
— Никто.
— Григорий, иди пока выключи все хозяйство за ненадобностью, а я с молодцами объяснюсь, — сказал Макар Блин.
Григорий ушел закрывать водяные створы.
— То, что вы самовольство проявили и волю… волю… — председатель не мог с наскоку выговорить сложное слово и потому достал блокнотик, весь испещренный записями, — и волюнтаризм, пустив агрегат на пустой ход, — отрицательный фактор! А за то, что самостоятельно и самолично справились с таким сложным делом — одобряю!
Словно зачарованные стояли ребята, не понимая — отругал их председатель или похвалил. Хорошо, что Витька догадался ответить такой же закавыкой:
— Спасибочки сказать — мало, а ба-алдарю — не выговорить.
Сейчас Макару Блину подошла очередь удивляться — что это преподнес малец. И глаза сверкают у шельмеца, словно маслом конопляным смазал.
Грохот стих. В завалочной появился Григорий.
Макар Блин расхаживал — то в выгребной ларь заглянет, наберет горсть буса, то кулаком по деревянному желобу постучит.
— Послушай, Григорий, мельница работала на холостом ходу?
— На холостом.
— Откуда тогда в ларе мука?
— Это не мука. Это называется бусом, — сказал Григорий. — Из щелок разных, из желобов, из рукавов — мало ли на пути засечек.
— Так-так-так, — пробарабанил пальцами по крышке ларя Макар Блин.
— Семь кило тогда у тебя не вышло? — спросил председатель.
— Семь.
— А перед молотьем ты все, как бы это сказать-выразиться, сучки-задоринки прочистил?
— А то как.
— А тебе не приходила мысль, что вот эти семь кило могли пойти на забивку щелей… По всем засечинкам расползтись. Ведь сиренчиковская засыпка была первой…
— Первой.
Григорий несколько помолчав, добавил:
— Вполне возможно. После первой засыпки вес идет не полностью. Но как это докажешь…
— Конечно, все, о чем мы говорим, пока… — Макар Блин опять вытянул на помощь блокнотик из кармана, — пока аргументум ад хоминэм… Понимаешь?
— Нет.
— В переводе с древней мудрости на нашу — доказательство, основанное на чувствах, а не на уликах…
— То-то и оно, — вздохнул Григорий.
— А вот мы проверим и докажем! — сказал председатель. — Мою муку все равно надо молоть. Ты сейчас с ребятами все ходы хорошенько прочисти, а я привезу пшеничку. Сконтролируем агрегат!
— Все равно ничего не изменится, надо ли? — нерешительно спросил Григорий.
— Надо! Надо, Гриша!
И Макар Блин зашагал к темнеющей Черемховке, на ходу поругивая областных электрических товарищей, выславших трансформатор непонятной скоростью. Старый вчера вообще перегорел.
За ночь они дважды чистили все ходы и желоба. Засыпали пшеницу, мололи, взвешивали — все выходило точно: на бус шло около семи килограммов.
— Ясно, — сказал наконец Макар Блин, снимая насквозь пропотевшую рубаху. — Так и доложу народу на утреннем наряде. А сейчас пойдем искупнемся.
Разгоралось летнее белое солнце, когда они, взмокшие и ошалевшие от ночной работы, вышли из мельницы, миновали плотнику, в густом вишеннике разделись и плюхнулись в парную от редкого нестойкого тумана воду.
Думали, что перваками пришли на берег, а тут голос из тальника услышали.
— Потишей мне, рыбу распугаете! — сказал Шурик.
С вечера ребята помогали им управляться с бусом, к полуночи уморились, и Григорий увел их в избу для приезжих, уложил на нары.
Когда Макар Блин и Григорий вышли из воды, на берегу, над костерком, в ведерке, вкусно булькотила уха.
— Друзья спят? — спросил Макар Блин.
— Витька и Мазеин в деревню за хлебом и солью убежали. Доня, пока вы купались, ваши рубахи состирнула.
На тальниковых ражинах дымились под солнцем рубахи.
Макар Блин и Григорий переглянулись.
— Нет, ты скажи, откуда в них столько… — Макар Блин никак не мог подобрать нужного слова. Прилежность — школьное. Трудолюбие — словно высохшая газета шуршит. Уважительность — сюсюканье в нем. Потянулся было за блокнотом с иностранными словами, да раздумал, разве на чужом языке можно об этом сказать. — Откуда в них столько большоты?! — тихо проговорил Макар Блин.