Была она женщиной тихой, а потому и неприметной — в деревне-то шустряки на большом виду. Работала в полную силу, не выходила особо вперед, но и не отставала. На собрания и сходы приходили первой, но никогда не занимала первый ряд, а садилась в самом уголке и слушала. Уходила последней. За праздничным застольем, выпив рюмочку красного вина, тоже сидела молча, будто теряла дар речи на весь веселый вечер.
Все свои молодые годы она провела в пастушках у местного кулака-заводчика Морозова и разбиралась в пастушьем деле, как никто другой ни в Черемховке, ни в окрестных деревнях, ни в целом, может быть, мире.
Королева поименно знала не только всех коров, но и нетелей, первотелков, даже баранов и ягнят. У нее в памяти хранились все сведения: какая корова сколько дает молока в этом году и как она доилась три лета назад, болела она или нет бруцеллезом и ящуром, когда и каким ветеринаром сделаны прививки, каким по счету теленком она разродилась и куда отдан или продан молодняк, помнила сроки нужной лактации — времени прекращения и начала доения, какой и на какое время ей требуется бык. Весь день у Королевы был расписан по минутам. Она носила с собой карманные мужнины часы и пасла в лощинках строго по отведенному времени и ни минутой больше, ни минутой меньше, поила тоже по стрелке, как будто коровы, весь день ходившие рядом с рекой, не могли и сами подвернуть к воде. Даже на отдых она укладывала стадо, как малых детей, точно по распорядку, в определенном отведенном месте, на точный час. Не хуже аптекаря знала Королева все луговые и лесные травы, разбиралась, какую нужно коровам, чтобы молоко было пожирней и не горчило.
Черемховцам трудней всего было коров пасти весной, когда луг еще не наливался зеленью, а на окружавших его полях всходы только появлялись. Коровы, отощавшие за зиму, с тоской смотрели на недоступную сладость, грустно мычали, иногда стеной напирали на посевы, но от хлыста быстро входили в понятие. Немного легче становилось, когда после теплых дождей бурно шла трава, стадо успокаивалось, неторопливо переваливалось из одной лощинки в другую, порой разбредалось по всему лугу. Тут можно было и вздремнуть, а при случае и искупнуться в Миассе, напечь печенок в костре, порасспросить зареченского пастуха о житье-бытье, а то и просто, оставив на всякий случай со стадом одного напарника, уйти на ягодную полянку. Но все это становилось недоступным, когда в паре выходила на пастьбу Королева. Со старушкой происходило что-то неописуемое: будто солдат, неожиданно получивший в подчинение целый полк, она в один миг преображалась. Выпрямляла свою горбатенькую спину, расправляла невесомые плечи, по-лебединому выгибала короткую шею, мелкий шаг ее становился шире, ярко голубели до этого бесцветные глаза. Глуховатый голосок Королевы наливался металлом, когда слышались команды, не дававшие послабления ни стаду, ни напарнику. То подворачивай головную корову-заводилу, чтобы она не нарушила режим, то поднимай раньше времени прилегшую на передышку, эту подгони, а ту придержи…
Кондрат Шамин, восьми пудов мужчина, вернувшись с пастбища, как был в дождевике да в сапогах, так и лег в сенках — до койки добраться не хватило сил — сказал жене тихим голосом: «Катя, продавай Марту. Я на фронте за день по три раза в атаку ходил, так не намаивался… Продавай, Катя, Марту…»
По осени пасти коров с Королевой было еще сложнее: разрешалось загонять в опустевшие поля и колки. Направить бы стадо в сочные ожнивки да нетронутые косарями кочки, и пусть оно бродит на здоровье. Но не тут-то было. Оказывается, от дудника у коров наминаются и пухнут языки, от перерослого борщевика раздувает живот, болиголов вообще ядовит и опасен, от морковницы и полыни горчит молоко, от заразихи твердеет вымя… Вот по командам Королевы и носись целый день, заглядывай каждой корове в рот, как бы она невзначай не затащила неположенную травинку. Осенью мужики наотрез отказывались от партнерства с Королевой. Говорили женам — лучше снова на фронт. Виданное ли дело, нужно с собой еще и суму с червяками таскать, чтобы подманивать молодых скворцов к стаду. Скворцы, по утверждению Королевы, чистят скоту спины. А в зиму коровы должны идти с чистыми спинами, иначе беспокойно будут зимовать.
Кондрат Шамин раз и понес банку с червяками да гусеницами, начал скворцов подманивать. Прославился на весь район. Сейчас ему в целой округе проходу не дают: «Кондрат, пойдем зайцев ловить — пора орлов зазывать, коровам шкуры гоить». — «Ох, эта мне Королева! Ведь хотел продать Марту… — вздыхал Шамин. — Сколько лет робил — такой известности не заробил. Эт-та подхожу к «центровскому» пивному ларьку, а мужичок такой невидный, совсем мне незнакомый, пальцем на меня показывает: «Этому, — грит, — налейте без очереди, он коровьи спины скворцами чистил!» Чертова Королева».