Вскоре все семь шкурок уже были сняты с соболиных тушек, и Гайба надевал шкурки на гладкие деревянные распялочки шерстью внутрь, а пушистые хвосты оставлял во всей их красе — шерстью наружу.
Ровно через семь дней — счастливое совпадение! — я вернулся в Сиин. А бригада Надыги еще весь февраль бродила по следу соболя.
6. Куты-мафа
Когда я вернулся с соболиной охоты, Мунов предупредил:
— Не думай, пожалуйста, что у тебя вся картина. У нас, знаешь, так не бывает, чтобы корреспондент из города приехал и не зашел в гости к Олянову. Николай Иванович, я тебе скажу, старый друг удэге. Он тоже кое-чего рассказать тебе может. Помнишь или не помнишь, я тебе говорил про интересного тигра, по-нашему куты-мафа или амба — как хочешь? Так это у Олянова дело было. Пожалуйста, сходи к нему на стаканчик медовухи, его дом всегда открытый. — И, измерив меня взглядом, спросил: — В тайге не худо было тебе?
Я начал рассказывать о соболевке, но Иван Константинович, по своей привычке, поспешно перебил:
— Ладно, не говори больше. Скоро наши удэге из тайги придут, лучше расскажут.
В тот же день я отправился к Николаю Ивановичу Олянову. Меня встретил среднего роста коренастый мужчина с открытым добродушным лицом и небольшими карими глазами. В простом кургузом пиджаке и мятой узенькой кепке, сидевшей на самой макушке, Олянов скорее был похож на русского мастерового, нежели на отважного таежного следопыта, всю жизнь проведшего в дебрях Уссурийского края. Но обстановка в доме выдавала таежника. Около дверей в углу висят различного калибра охотничьи ружья, патронташи, набитые патронами, клинки с костяными ручками. Вдоль стены на самодельных тумбах стоят чучела ширококрылого ястреба и черного лебедя, весьма редкого в этих местах. А над кроватью растянута чудесная, отливающая глянцем каждой остинки шкура рыси. Искусные руки охотника сумели придать звериной морде почти живой облик: яростно блестели красноватые глаза хищника, из полуоткрытой пасти торчали острые, слегка тронутые желтизной клыки, а над верхней вывороченной губой топорщились длинные седоватые усы.
— Давно убили красавицу?
— Прошлой осенью, — с улыбкой ответил Олянов. — Нелегко далась, пришлось повозиться.
— Мне удэгейцы говорили, что рысь опаснее тигра, верно это?
— Правильно говорили. Уссурийский тигр на человека не нападает. А рысь, когда идешь по тайге, только и следит за каждым твоим шагом. Чуть зазеваешься, она и прыгнет с дерева тебе на плечи. Тут уж — кто кого, как говорится...
Жена Олянова, Анастасия Петровна, полная женщина с круглым, раскрасневшимся лицом, поставила на стол эмалированную миску с пельменями, две кружки чаги, по-местному шульты, которую заваривают вместо чая. Потом принесла глубокую тарелку с янтарным медом, заметив при этом, что «медок-то бархатный, самый пользительный», и пригласила завтракать.
— Кушайте, чем богаты, тем и рады!
Я пробовал отказаться, но хозяйка и слушать не хотела.
— Ничего, бог даст, утрясется, — сказала она ласковым голосом. — Кушайте, я еще котлеток принесу. Мой-то третьего дня медвежонка из берлоги выкурил, так я котлеток настряпала.
Пока завтракали, Николай Иванович рассказал, что чуть ли не с детских лет живет в таежных местах. В 1918 году юношей ушел в партизаны и всю гражданскую воевал с интервентами. Когда беляков и самураев в океан сбросили, Олянов поселился в Имане, в то время небольшом селеньице, а в 1932 году переехал на Бикин. Долгое время он был единственным русским среди удэге. Вместе с ними соболевал, стрелял белку, добывал корень женьшень, словом, с тайгой сросся. А когда женился на Анастасии Петровне, выстроил себе хату и поступил в лесничество.
— Так что дружба с удэге у нас давняя. Отличный, скажу я вам, народ. Смелости им не занимать. Недаром их лесными людьми называют. В прежнее время, правда, жили они по своим обычаям и законам. Верили в бога лесов. Почитали тигра, священного зверя — куты-мафу. Помню, когда впервые собрался тигренка обловить, встревожились мои друзья. «Как же ты, Оляныць, согласился куты-мафу трогать? Гляди, как бы наш брат удэ не обиделся». Долго объяснял им, что не собираюсь куты-мафу стрелять, что ежели удастся тигренка выследить и отбить от матери, в город отправлю его, в зверинец. Там его будут детишкам показывать. Все равно не поверили. Пришлось во Владивосток телеграмму отбивать, что отказываюсь от поручения. Так дело и заглохло.
Поскольку речь зашла о тигре, я попросил Николая Ивановича рассказать о том «интересном» годовалом хищнике, про которого чуть ли не с восторгом мне говорил Мунов.