Но стоило секачу скатиться в море, как он сразу же приобрел удивительную ловкость и подвижность и начал вытворять такое, что вокруг него кипела и пенилась вода.
Однако не думайте, что стадо осталось без секача. Другой, такой же огромный самец взобрался на освободившийся валун и царственно уселся на нем, подняв круглую морду с седыми усами.
Не меньше часа ходили мы среди котиков (я таскал за Шабановым треногу и по его указанию устанавливал то в одном, то в другом месте), и никто решительно — ни секачи, ни «холостяки», ни самки не пытались нам угрожать, а серые, добродушные сеголетки даже подкатывались к нашим ногам, и, чтобы не наступить им на ласты, приходилось шагать через них.
Не скажу, чтобы Шабанов был доволен съемкой, потому что солнце уже опустилось и света явно не хватало. Надеяться на завтрашний день было рискованно — погода здесь резко меняется.
Вечером, когда мы сидели в бараке у зверобоев и пили чай, к гулу морского прилива присоединился рев всех ста тысяч котиков, скопившихся на пляже, и крик нескольких миллионов кайр, занявших Арий Камень. И весь островок — шестьсот метров в длину и восемьсот в ширину — буквально заходил ходуном, как во время землетрясения. Казалось, рушатся береговые скалы, и огромные каменные глыбы падают с высоты в бушующее море, и вот-вот дойдет черед до барака, где мы сидим.
Все-таки мне удалось записать рассказы зверобоев.
...Не пытайтесь найти остров Тюлений на географической карте Союза. Даже на карте Сахалина он обозначен микроскопической точкой, как бы случайно оброненной на голубую краску залива Терпения. Но этот скалистый, без всякой растительности островок по праву можно назвать островом сокровищ.
Трудно сказать, почему котики облюбовали небольшой — в двадцать метров шириной — песчаный пляж с сизыми редкими валунами. Но именно сюда приплывают они каждое лето многотысячными стадами. Эти тихие, безобидные морские звери названы котиками за их нежный, шелковистый подшерсток, обладающий большой носкостью и изяществом.
По своей форме туловище котика напоминает сигару. К одному ее концу как бы приставлена голова с небольшим ртом, крохотными, еле заметными ушами и крупными доверчивыми глазами; к другому концу — приделана пара черных лайковых перчаток с короткими пальцами. Это задние ласты, и служат они котику в воде рулем, а на суше — веером. Вторая пара ластов расположена по бокам туловища, примерно на одной трети длины его, и в воде заменяет весла, а на берегу — ноги.
Плавая и ныряя, котик вьется и изгибается во все стороны, как кусок резины. А двигаясь по земле, переставляет сначала передние ласты поочередно, одну после другой, а затем подбирает под себя задние оконечности туловища. Если это делается быстро, то котик движется прыжками, галопом и через каждые пятнадцать — двадцать прыжков, утомившись, садится отдыхать.
Считают, что мех у морских котиков черный. Это они только родятся черными, а через три-четыре месяца становятся серыми и до двух лет сохраняют эту расцветку.
Обречены на убой только двухлетние самцы, или «холостяки», еще не превратившиеся в секачей и не имеющие своих гаремов.
Всю зиму морские котики проводят у южных берегов Японии, и только весной, в начале или середине июня, когда уплывают прибрежные льды, звери начинают свой долгий путь к острову Тюленьему.
Первыми на разведку приходят на лежбище секачи. Огромные, тяжелые, мордастые, с выпуклыми лбами и длинными толстыми усами, торчащими книзу, они вылезают на берег, оглашая воздух громким ревом, на который сразу же откликаются кайры, и начинают захватывать на пляже участки для будущих гаремов.
Целый месяц сидят они в ожидании, ревниво охраняя захваченную территорию и не уступая ни пяди своей земли. Стоит какому-нибудь дерзкому секачу нарушить границы соседнего участка, как между самцами начинаются отчаянные драки не на жизнь, а на смерть, причем дерутся долго, иногда по нескольку часов, с перерывами на отдых, после чего разом вскакивают и снова начинают биться головами, ластами, клыками, нанося друг другу кровавые раны.
Подходит время, когда со дня на день должны появиться самки. Секачи покидают свои насиженные места, тащатся к морю. Здесь каждый секач старается захватить в свой гарем побольше самок, так что на берегу снова начинаются драки.
Между гаремами тоже лежат воображаемые границы, переступать которые никто не смеет.
Только безгаремные «холостяки» и полусекачи не участвуют в драках, потому что они еще не доросли до семейной жизни. Вылезая на пляж, они сбиваются в дружное стадо и занимают в стороне свободный участок для отдельного лежбища.