И опять стал требовать, чтобы я непременно побывал на Урупе в поселке Кастрикум, потому что из всех ста чудес, которые мне предстоит увидеть на Курилах, каланы — самое большое чудо.
Но я молчал, и Зотов, видимо, принял мое молчание за согласие и успокоился: лег, натянул одеяло и через минуту заснул крепким сном.
А я еще долго не мог уснуть. Я думал о чудесах, обещанных мне Василием Мокеевичем на Курилах.
Если бы мне удалось увидеть хотя бы десять чудес из ста, и то бы я благодарил судьбу, что она не обошла меня в этой поездке…
Я проснулся в восьмом часу утра, разбуженный частыми гудками парохода и звоном колокола, и подумал, что на траверзе остров Кунашир.
Быстро встал, поднялся на палубу. На море лежал такой густой туман, что и в самом деле с юта на бак ничего нельзя было разглядеть.
Оказалось, что до Кунашира еще добрых двенадцать часов ходу, а своими тревожными гудками и колокольным звоном пароход дает о себе знать встречным судам.
Только в полдень северный ветер немного рассеял пелену тумана. В облаках появились небольшие просветы, и стало выглядывать солнце.
Мы обогнали буксирный пароход с «морской сигарой» — длинным круглым плотом, обвитым толстыми цепями. (Сигара издали очень напоминала корпус всплывшей подводной лодки без перископа, и я подумал: «Какой огромный путь прошла она от живописного озера Кизи до Курильского пролива!»
Однажды, путешествуя по Амуру, я на несколько дней остановился в Мариинске, на родине «морских сигар», и видел, как искусные мастера сплачивают их в тихом затоне, готовя в далекое плавание. В каждой такой сигаре, комель к комлю, уложено 2500 кубометров отборного строевого леса, и так надежно, что она выдерживает любой океанский шторм.
Помню, я чуть было не отправился сопровождать сигару от берегов Амура к берегам Камчатки, но почему-то остался в Мариинске. Вероятно, это было бы самое увлекательное из моих путешествий...
Только в пятом часу дня, когда пароход вошел в пролив Екатерины, погода стала лучше. Хотя в небе еще висели клочья облаков, они уже не мешали видеть морскую даль.
Но конец дня — начало прилива.
В это время сталкиваются встречные течения. На поверхности океана появляются так называемые сувои, или сулои, — вихревые всплески, достигающие порой четырех-пяти метров в высоту, с кипящей пеной на вершинах, особенно опасные для мелких судов. Катер или буксир, попав в сулой, становится игрушкой этого стремительного водяного вихря, вокруг которого бешено кипят воронки.
Однако нашему пароходу они были не страшны, и он шел вперед, сбивая то один, то другой сулой и приминая их своей тяжестью.
Вскоре по обеим сторонам пролива Екатерины показались острова: слева — Итуруп, справа — Кунашир с грядами вулканов разной формы и величины.
Одни вулканы извергали дым из конусообразных кратеров, и вдоль края небосвода стлался темный султан. Другие выдыхали струи газа и пара откуда-то сбоку, образуя небольшие белые облачка, которые тут же рассеивал ветер.
Словом, чем больше открывалась нам Курильская земля, тем сильнее было впечатление, что, выйдя, как говорится, из воды, мы попадем в огонь...
Ученые насчитали на Курилах более сотни вулканов, из которых тридцать восемь действующих, в том числе несколько подводных, скрытых в глубине океана.
Недаром курильчане, когда их спрашивают: «Как живете?» — отвечают шуткой: «Лучше всех, как на вулкане!», хотя сами огнедышащие сопки порою с ними не шутят, посылая и земле- и моретрясения.
Забегая вперед, скажу, что колебание почвы, например на Кунашире, происходит довольно часто. Оно порой неощутимо для человека, но сколько раз, просыпаясь по утрам, приходилось наблюдать, как в графине, который стоял на тумбочке, слегка колыхалась вода.
Чем дальше мы шли проливом, тем больше выступала высоченная сопка, покрытая густым темным лесом. Это вулкан Тятя. Возможно, его назвали так потому, что он главенствует над целой «семьей» других сопок. Я говорю «возможно», ибо никто точно не знает происхождения этого названия. Во всяком случае, Тятя выделяется своим изумительным по красоте двухкилометровым конусом, увенчанным остроконечной вершиной. Он сложен как бы из двух ярусов, и поэтому ученые называют Тятю «вулканом на вулкане».
По красоте и величию Тятя уступает лишь Алаиду — самому большому курильскому вулкану, гордый вид которого так поразил воображение русских землепроходцев.