Конечно, внешне они не похожи друг на друга и, вероятно, характером тоже, но зато одинаково преданы своей газете, которая несет людям свет партийной правды на краю нашей земли...
Несколько часов просидел я над подшивкой, и почти на каждой полосе попадались скупые, десятистрочные заметки, из которых в моем воображении рождались порой большие, захватывающие картины.
Интересно, что газета, которую я, можно сказать, изучал страницу за страницей, опрокинула мои прежние представления о Курильских островах.
Нет, Курилы — это не только самый ранний в нашей стране восход солнца; и вулканы, один величавей другого; и океанские приливы и отливы; и лазоревые бухты с приглубыми берегами, оплетенными пурпурными водорослями; и отмелые тихие заливы, прозрачные до самого дна; и девятьсот хрустальных пресноводных рек, куда сплошными косяками в пору нереста заходит тихоокеанский лосось и где водится королевская форель и кунжа; и сказочные горные озера по соседству с огнедышащей кальдерой; и удивительные леса, где рядом с северной елью и каменной березой растет бамбук и цветет невиданных размеров магнолия...
Если не все это, то что же такое Курилы?
— Люди! — говорю я себе.
В самом деле, почему бы не написать о женщине-рыбачке, для которой Кунаширский залив стал вторым домом? Или о молодых смотрителях маяка в далекой бухте Край Света? Или о ловцах анфельции в суровом заливе Измены? Или о старшине буксирного катера, застигнутого ураганом? Или о пограничном дозоре, идущем по каменному карнизу скалы чуть ли не вровень с облаками?
А разве не стоит написать о бывшем солдате морской пехоты, который одним из первых спрыгнул с десантной баржи на землю Кунашира в осенний день 1945 года и на много лет связал свою судьбу с освобожденным краем?
Когда я думаю о нем — крепком, коренастом, с живыми, пытливыми, глубоко посаженными глазами, — передо мной встает наш предок-землепроходец, более двух веков назад сошедший с утлого шитика на курильскую землицу.
Но советский солдат знал историю, он знал, что эта земля издревле принадлежит России, что она была хищнически отторгнута от нее, и поэтому с первых же дней он почувствовал себя здесь хозяином. И сразу же начал ее обживать. Природный хлебопашец, он стал сеять пшеницу, разводить скот, выращивать овощи, и нужно было видеть, как радовалась его душа, когда на берегах сурового океана, в краю туманов и огнедышащих гор, зазеленели первые всходы.
Он разослал письма своим землякам, звал их на Курилы и, когда прибыл первый пароход с переселенцами, вышел встречать их на рейд с духовым оркестром.
Правдивый, честный, он никому не сулил легкую жизнь, говорил все, как есть: говорил и о тайфунах, которые приносит океан, о подземных трясениях, которые рождают вулканы, о тропических ливнях, которые в иную пору зарядят на неделю, а то и более, и, главное, говорил о том, что над любой стихией властен человек, его труд, его желание преобразить край...
Люди верили и не верили, и молчаливо, неопределенно кивали головами, что означало: «Поживем — увидим!»
Первое же испытание пришло поздней осенью. В начале ноября выпал снег, стали задувать ледяные ветры, да с такой лютостью, что срывали крыши с камышовых палаток, гасили огонь в сложенных из камней печурках.
Потом разыгрался тайфун и порушил все, что было создано людьми за короткое курильское лето.
И, как это часто бывает, многие не выдержали. Кое-как перезимовали, а весной с первым же пароходом уехали на материк. Но большинство переселенцев остались и живут по сей день в совхозе «Дальний», который больше известен на Кунашире как «имение Таранова», названное так в честь солдата морской пехоты.
Тарановским называют здесь и Панкутанский мыс на южном побережье острова, куда в тот год страшной бескормицы Василий Таранов угнал поредевшее стадо коров и всю долгую зиму безотлучно пас их на побуревших лугах, с которых тайфун согнал почти весь снег.
Ко всему, чем сегодня знаменит совхоз, прикоснулись трудовые руки этого упрямого человека.
Когда впервые, как какое-то чудо, в которое мало кто верил, на угодьях совхоза поспела кукуруза, выросли тугие кочаны капусты, полосатые, как зебры, арбузы, какого-то необыкновенного сорта редис и все эти щедрые дары земли поступили в Южно-Курильск, жители поселка с доброй улыбкой говорили:
— Не иначе как из имения Таранова!
А вот огурцы почему-то не росли. Несколько лет бился над ними Таранов — и все впустую. Из лета в лето сажал семена, они всходили, цвели, а когда цвет опадал, огурец в том месте не завязывался.
Вот задача!
Но и она, эта задача, вскоре была решена. Оказывается, на Курилах некому опылять огурцы — нет пчел. И тут, на счастье, попалась Таранову то ли книжонка, то ли журнал со статьей о пользе муравьев: