— Не очень-то мне по душе, что вы будете рыскать по моей квартире. Но выбора, похоже, у меня нет.
— Что ж делать?.. Стерпите. Впрочем, я постараюсь ничего там не разбить и удержаться от мелкого воровства.
После его ухода Кэролайн разделась, оставшись в нижнем белье, облачилась в махровый халат, обнаруженный в ванной, задернула шторы на окнах и легла на кровать.
Должно быть, она не просто задремала, а провалилась в глубокий сон, поскольку, когда открыла глаза, уже смеркалось. И Джастин вернулся. На стуле у окна стоял ее саквояж. Она тотчас села, пытаясь сориентироваться во времени.
— Сколько я проспала?
— Часа четыре. Я уже давно вернулся, но вы так сладко спали, что было бы преступлением вас беспокоить.
Выражения его лица в полумраке не разглядеть, но в голосе не было ни намека на раздражение. Он предложил ей выпить чаю, указав на тумбочку, где стояла чашка, и Кэролайн немного отпила. Горячо, но вкусно и живительно.
— Как вы себя чувствуете?
— Спасибо. Гораздо лучше.
Придвинув к кровати стул, Джастин сел, перестав наконец-то башней возвышаться над постелью. Кэролайн понимала, что им необходимо поговорить. Все, к чему они пришли, согласовывая брачный контракт, отменялось. Теперь придется обсуждать детали договоренности относительно обеспечения ребенка. А поскольку она отдохнула, откладывать разговор не было причин. И все же говорить не хотелось.
Ведь не поделишься же с ним тем, что тебя терзает. Нет, лучше промолчать. Лучше всю жизнь раскрывать постель и просто ложиться спать. Это совсем не то же самое, на что ей как-то жаловалась мать. Та говорила, что всю жизнь стелет постель, ложится в нее и безропотно принимает все, что за этим следует. Было бы смешно, следуя по стопам матери, ввергнуть себя в такую же тупую жизнь. Смешно, очень смешно. Но и горько.
— Итак, — обыденно заговорил, не глядя на нее, Джастин. — Что мы имеем? Мы имеем ребенка в вашей утробе.
— Может, зажжете свет? Я плохо вас вижу.
— Минутку… — Он встал и осмотрелся. — Где тут?.. Я никогда не пользовался этой спальней… А, вот! — Он нашел выключатель и зажег свет. — Учишься, учишься, ухлопаешь на это полжизни, а опыта все равно на все не хватает.
Если это шутка, то почему никто не смеется?
— Ваша самокритичность, Джасти, достойна наивысших похвал, — ехидно проговорила Кэролайн. — Вот и про материнство вы ничего не знаете, кроме собственного внутриутробного опыта. Но зато как открыто говорите о своем невежестве.
Он обернулся, и взгляды их встретились.
— Нет, девушка, видно, сегодня вы еще не готовы к серьезному разговору.
— Отчего же, мистер? Я вся внимание.
— Я хотел сказать, что вы вряд ли сможете вернуться на службу так быстро, как вам этого хочется.
— Допустим, — согласилась Кэролайн. — Но что вы мне тут привезли? Я бы с удовольствием приняла душ…
Джастин молча переставил саквояж со стула на постель. Его поведение с того момента, как он заявил, что она свободна, изменилось. Теперь он вел себя мягче, и ей подумалось, что друзьями они, пожалуй, могут остаться. В конце концов, она всего лишь мать его ребенка. Пройдет неделя, она вернется к себе, а он время от времени будет наносить ей визиты, дабы удостовериться, что она не попала под очередную машину. Огорчительно только то, что в дальнейшем целью его визитов будет лишь посещение ребенка. Но тут уж ничего не поделаешь, ибо свои отцовские права он, несомненно, заранее закрепит юридически. В этом сомневаться не приходится.
Открыв саквояж, Кэролайн обнаружила, что он привез ей несколько вечерних платьев и охапку нижнего белья. Видно просто выгреб содержимое ящика, в котором она это белье хранила. Жаль, что там не оказалось пижамы, ибо она лежала в другом месте, до которого, как видно, он не добрался. Сгреб первое, что попало под руку, запихнул в саквояж и доставил ей, считая свою миссию выполненной.
Кэролайн в глубокой задумчивости смотрела на кучу добра, вываленного ею из саквояжа, затем спросила:
— А я-то думала отдохнуть здесь пару-тройку дней. Но вы, как видно, намерены ежевечерне таскать меня по приемам.
— Какие приемы, девушка? С чего вы взяли?..
— Ну как же! Вы же привезли все мои вечерние платья! Особенно вот это меня озадачило, — она подняла за плечики экстравагантное шелковое платьице, золотистое, в тонких темно-зеленых разводах, купленное исключительно по капризу и с тех пор безвылазно пребывавшее в гардеробе. — Прямо ума не приложу, куда вы меня в таком платье поведете. Впрочем, к нему еще и туфельки полагаются. А вы, я вижу, их не захватили…
— Веселенькая расцветочка, — проговорил он, скрывая под улыбкой смущение. — Думаю, оно вам очень пойдет.
— Да уж… Разве что вместо пижамы его нацепить? Пижаму-то вы не привезли!
— Я там никаких пижам не встретил. Может, у вас и вообще их нет, а меня обвиняете… Или думаете, мне пришло в голову взять кое-что из ваших вещичек и припрятать в своей спальне?
— Кто вас знает, мистер, что там у вас на уме, — хихикнув, ответила Кэролайн. — Может, я и еще чего потом не досчитаюсь…
Он серьезно взглянул на нее и взял одно из платьев, этакое эфемерное изделие из серого тюля на розовато-лиловой шелковой подкладке. Подняв платье за бретельки, он повернул его к свету и критически осмотрел со всех сторон.
— Очень красивый наряд. В нем хоть на прием к королеве. Глядя на такие штучки, невольно удивляешься: и как это женщины умудряются втиснуть в них свои тела.
Аккуратно положив платье на постель, он стал в позу дворецкого, ожидающего распоряжений господ.
— Не знаю как другие, а я свое тело в некоторые одежды даже и не пытаюсь втиснуть. Так что уж лучше бы вы украли одно из этих излишеств, чем припрятывать для себя на черный день мою любимую пижаму. Как хотите, а мне придется смотаться домой. Припоминаю, что у меня там должна быть еще одна.
— Ни за что на свете! Лучше скажите, где это сокровище у вас хранится, и я съезжу еще раз.
— Но я хотела принять душ сейчас…
— Хорошо. Стойте здесь и никуда не уходите. Я мигом!
Он исчез и через минуту вернулся с мужской рубашкой.
— Вот, пользуйтесь пока.
— Но это же ваша.
Джастин задумчиво осмотрел рубашку и серьезно сказал:
— Это ничего. Зато она чистая и большая. Так что вы вполне можете втиснуть в нее свое тело. Принимайте душ, а я пойду приготовлю что-нибудь поесть.
Кэролайн пошла в ванную и с удовольствием приняла душ. Ужас, испытанный из-за кровотечения, уже почти забылся, настроение понемногу улучшалось, чему немало способствовала и дурацкая болтовня о пижамах. А если она снова способна шутить, значит, все не так уж и страшно.
Вдруг некстати вспомнился родитель. Будучи малышкой, Кэролайн уже научилась притворяться. Это выручало ее в те минуты, когда отец, находясь в дурном расположении духа, жестоко высмеивал дочь за малейший проступок, то и дело обвиняя в идиотизме, доставшемся, конечно, от глупой матери. Девочка быстро сообразила, что слезы не помогут. Они только больше вдохновляли его на грубость.
Вот и начала она, осознав, что папочка, мягко выражаясь, сам дурак, вести двойную жизнь, глубоко пряча свои чувства и намерения, а все его слова пропуская мимо ушей. Тогда-то и появились мечты о счастливом будущем, которое освободит ее от тирании недалекого человека. И вот оно пришло, будущее. Жесткий самоконтроль к этому времени стал ее второй натурой, пока не произошли события, когда это качество стало ей изменять.
После душа Кэролайн расчесала волосы и облачилась в рубашку, доходившую ей чуть не до колен.