И я конечно же встряла:
— А вот интересно, для такого грязного дела выдается спецодежда или потом сразу новый костюм покупается?
Алексей Степанович оглядел костюм своей несчастной секретарши, махнул рукой в знак отмены приказа и буркнул в мою сторону:
— Умная больно! Ты в брюках, вот взяла бы и заменила ее, — но буркнул не зло, а так, по инерции.
Мила, уже приготовившаяся к трудовым свершениям с улыбкой на лице, больше напоминающей болезненную гримасу, плюхнулась обратно в кресло, не скрывая своего облегчения. Поблагодарила она меня за мое заступничество уже обычной улыбкой, но все же вялой.
Я спросила ее:
— Ты чего такая кислая, есть, пить хочешь или болит что?
— А ты разве не пойдешь за хворостом? Алексей Степанович ведь тебе велел, — спросила она, уклоняясь от ответа.
— Даже и не собираюсь — кому он нужен, тот пусть и принесет, да и мужиков хватает. Ну так что с тобой?
Прежде чем ответить, Мила покрутила головой, проверяя, нет ли кого рядом. Можно было надеяться по этому жесту, что сейчас она откроет мне нечто эдакое, загадочное и волнующее. Напрасные надежды! Оказалось, что близятся ее критические дни, сильно болит живот, а у нее с собой нет ни анальгина, ни прокладок, ни даже запасных трусов. Шеф, забирая ее с собой прямо из офиса, сказал, что они едут всего на два-три часа. А я-то еще раздумывала, почему это я не люблю мужчин. Пусть скажет спасибо ее шеф, что я не обладаю никаким, хотя самым завалященьким даром каратэ, чтобы свернуть ему шею. Облегчив душу такими мыслями, я занялась перевоспитанием своей собеседницы.
— Неужели нельзя было сказать мне, Марине или Нине Федоровне?
— Живот стал сильно болеть только недавно, ни тебя, ни Марины не было, а обращаться к Нине Федоровне я не буду.
Я посмотрела на нее и поняла, что и в самом деле — умрет, но не будет. Что ж, какие бы грехи ни были у нее на совести, но сейчас ее стоило пожалеть. У меня с собой ничего не было, у Маринки, может, и есть, но она сейчас где-то в саду, но, кажется, я знаю, что делать. Я взяла Милу за руку и, невзирая на ее робкое сопротивление, повела на кухню. Мария Сергеевна, домработница, хлопотала как пчелка ввиду наплыва гостей, но, выслушав меня, как истинная женщина, прониклась моментом и сказала, что сейчас все поправит. Начало ее поправок несколько удивило меня: она поставила перед Милой чашку чаю, капнула туда немного ликера и положила ложку меда. Выставила блюдо с пирожками и, сказав: «Я сейчас!» — исчезла. Отсутствовала она минут пятнадцать, за это время Мила не только выпила чай, но и прикончила не менее четырех пирожков, а они были не маленькие. То ли на нее на нервной почве жор напал, то ли она за обедом не ела. Мария Сергеевна принесла не только прокладки, но и трусы и джинсы, все это она позаимствовала в комнате Маринки. Мила начала возражать, но добрая женщина ей объяснила, что прокладок навалом всяких и разных, трусиков тоже, эти новые еще, а брюки, наоборот, старые, Маринке давно малы, так что и говорить не о чем. В завершение она достала из шкафчика анальгин. Мила его пока принимать не стала, боль немного утихла, но взяла, вдруг потом понадобится. Неприятности были устранены, и мы пошли вливаться в число участников пикника. Мила боялась надолго исчезать с начальственных глаз, вдруг шеф начнет ее искать, а не найдя, разгневается, правда, она боялась, что, увидев на ней брюки дочери, он тоже может разозлиться, да и сама Маринка тоже. Я уверила ее, что никто не узнает на ней этих брюк, включая их бывшую хозяйку, а скорее всего, вообще никто не обратит внимания, во что она одета.
Сама я пошла искать Валерика, было начало десятого, ему пора было ложиться спать. Я подозревала, что в связи с наплывом гостей Нине Федоровне сейчас не до внука, а рассчитывать на благоразумие Маринки у меня не было причин. Все было почти так, как я и думала. На Милу никто не обратил внимания, Нина Федоровна летала мухой, выполняя пожелания гостей и мужа, вот только Маринка пожаловалась мне, когда я ее спросила о сыне, что уже дважды пыталась увести его спать. Один раз даже довела до дома, но он ускользнул и носится теперь по саду, возбужденный смехом, шумом, аппетитными запахами, а больше всего костром. Именно к костру я и отправилась и тут же отловила непослушного мальчишку. Схватив его на руки, я собралась нести его в дом, невзирая на брыкания и вопли, но тут на меня напустилась какая-то женщина, очевидно гостья с соседней дачи, она явно приняла меня за гувернантку: