Законы очень простые: высшее слово — это слово конунга. Если с ним не согласна дроттнинг, вопрос выносят на Совет алаев, не принято решение — на Большой Совет с участием и бывших йофуров. Если и здесь не достигнуто единодушие, то созывают народ Самманланда. В шатре, куда входят по одному, два мешка. Каждый тайно, наедине сам с собой, кладёт свой камень согласия или несогласия в мешок из белой или черной ткани. Чёрный цвет — нет, белый — да. После мешки выносят. В каком больше камней, то решение и принимают, камни никто не считает, конечно, кучи оценивают на глаз.
Суд в Самманланде вершит конунг подобным же образом. Вообще всё построено так, что у йофуров равные права, если не сказать, что у дроттнинг всё же «последнее слово». Будет она им пользоваться или нет или, как Асбинская Тортрюд, всё передоверит мужу, мы не знаем.
Но вот они, наши юные йрфуры, ещё не посвящённые во власть.
Брандстан ликуя, приветствует молодую чету. Им дают для пира и отдыха один день, а завтра начнут наносить рисунок орлов на спины. Татуировки огромные, это занимает время, причиняет боль, поэтому это делается несколько дней. Тоже своеобразный этап посвящения в конунги. И несколько недель на изучение нового свода законов, над которым корпел Совет все четыре недели, пока они пили мёд на озере Луны.
Лодинн пришла ко мне незваной с бледным растерянным лицом. Я разозлилась, сразу поняв, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Так и есть:
— Ваша невестка беременна, — сказала Лодинн, трясясь от страха перед моим гневом. И правильно, я едва не вцепилась ей в волосы. Я долго кричала и ругалась, пока она смиренно ждала, что мой гнев немного утихнет.
— Как это могло случиться, ты мне поклялась…
— Видимо нас предали и не сделали того, что должны были, не подмешивали в еду и питьё снадобье, — проговорила она, склонив повинно голову. — Или сила их любви такова, что обошла это…
— Что ты выдумываешь?! — вскричала я. — Какая там ещё сила любви! Ты уверена, что…
— Да, хиггборн. Я подсмотрела за ней в бане. Она сама не знает ещё, но у меня верный глаз, понесла, я думаю, в первую же ночь. Но ещё дня два-три и она будет знать, она ведь тоже гро.
Я смотрю на Лодинн:
— Прими меры.
— Может, оставим как есть, хиггборн? Ведь без веления Богов ни один человек…
— Значит, считай, что моими устами говорят норны. Не должна эта мерзавка, это отродье, привязать к себе моего сына детьми! Сделай надёжно.
Лодинн склонила голову:
— Да, хиггборн. Я добавлю яда в сажу для татуировки. Она скинет и никогда не забеременеет больше…
Я обрадовалась: ничего лучше и придумать нельзя. Я смягчилась к своей верной Лодинн и отпустила её.
Я поняла, что случилось сразу же. Я только не поняла почему. Не от боли же, что причинял мне татуировщик, не такая уж сильная то была боль. Но на третий день как начали наносить мне на спину орла, начались месячные, и по всему, по всем признакам, обнаружившимся при этом, я поняла, что была беременна.
Я не могла не сказать об этом Сигурду, тем более что он застал меня совершенно больной, при том, что всегда я эти дни переносила легко, не чувствуя недомоганий.
Сигурд сел рядом со мной на ложе.
— Тебе очень грустно? — спросил он, взяв мою холодную от болей руку.
Я не ответила, что тут спрашивать. Он тоже огорчился.
— Давай не будем долго грустить, милая? У нас будут ещё дети, ведь так? Мы женаты всего месяц и Боги уже благословили нас, а впереди целая жизнь…
Я заплакала, обнимая его. Он гладит мои волосы, я чувствую тепло его щеки. Милый, милый мой, прости, что потеряла твой дар, бесценный, самый лучший из всех возможных даров на свете…
Мне и грустно, и больно за неё, за нас обоих, но я знал, что не должен показывать, насколько я огорчён, иначе ей станет ещё горше.
Я пришёл с этим печальным известием к матери, она выслушала и вроде бы посочувствовала, но потом сказала неожиданно:
— А ты уверен, что она не лжёт, что не сама…
— Мама, как ты можешь, видела бы ты, как она плачет! — воскликнул я.
— О! женские слёзы! Учись не верить им, — с удивляющим меня спокойствием, продолжила Рангхильда. — И потом, Сигурд, она же гро. Ты вообще уверен, что ребёнок был от тебя, и она не избавилась от чьего-то ублюдка? Женщины на всё способны.
Мне показалось, меня ударили поддых. Как ты, мама, можешь даже думать о таком, не то, что говорить?!
— Не она хотела за меня, я мечтал жениться на ней! — напомнил я. — Ей незачем было завлекать меня. Или ты забыла, мама, что мы три с половиной года ждали согласия? — возмутился я.