— Итак, ты благополучно прибыла? — Симон вздрогнул, глядя недоверчиво на маленький смерч, возникший в туалетной комнате и двинувшийся в его сторону.
— Ты мой новый папа? — Джинкс глядела вверх на гиганта, стоящего около нее, и добавила беззвучно: — Мамочка не говорила мне, что ты более привлекательный, чем новый папа Дэррил. Ох, но я думаю, ты очень хороший!
Джинкс сжала ладони, будучи в неведении о том, какой удар она наносит мужчине, который продолжал стоять, глядя на нее довольно долго, пока его взгляд не перешел на Эллин.
— Почему ты не попросил у мамочки разрешить мне быть подружкой невесты? Это было несправедливо — заставлять меня уйти к моей тетушке Эстелле, вместо того чтобы быть на свадьбе. — Веснушчатое лицо светилось улыбкой лишь несколько секунд; после того, как эта жалоба была объявлена, Джинкс, больше не в силах сдержаться, начала прыгать вверх-вниз на ковре. Симон, чей взгляд вновь переместился на Джинкс, смотрел на нее в полном изумлении; лицо его медленно краснело.
Эллин же, напротив, была белой, как ее блузка, и тяжелый ком страха стоял в ее горле, перехватив дыхание.
— Что происходит? — Он выглядел беспомощно, пока не демонстрируя гнев, который Эллин с тревогой ждала. — Этот ребенок…
Симон повернулся к своей жене, выразив предельное изумление. Он не мог поверить своим глазам.
— Этот ребенок, — повторил он, — она ведь не твоя?
Горло Эллин никак не могло произнести нужные слова.
— Нет, она м-моя дочь.
— Меня зовут Джинкс, — вставил ребенок приветливо, продолжая подпрыгивать, хотя Эллин пыталась утихомирить ее. — Джинкс Хилари.
— Хилари? — строгие интонации Симона не значили почти ничего для Джинкс, которая в тех же приветливых тонах добавила:
— Марсленд. Джинкс Хилари Марсленд. — Она смеялась в лицо ему, ее щеки пылали от возбуждения.
— Мамочка говорила, что я должна добавлять…
— Успокойся, милая, и стой тихо.
Джинкс сделала, как она сказала, скрестив руки на груди, — манера, которая проявлялась в случаях, если что-нибудь влияло на ее чувства. Если откровенно, она была потрясена своим «папой» — таким дьявольским стало его лицо. Эллин не могла осмелиться взглянуть на него. Она не хотела, чтобы Джинкс присутствовала при раскрытии ее планов, но сейчас она чувствовала невыразимую благодарность, что она здесь. Ее муж никогда не убьет ее на глазах ребенка. Угнетающая тишина наступила в комнате; темный цвет на щеках Симона выдавал кипящую ненависть, и даже Джинкс заметно поддалась влиянию этой атмосферы, потому что смотрела на Симона и Эллин из-под нахмуренных бровей.
— Я не верю этому, — заявил наконец Симон. — Она не может быть твоим ребенком. — Но его рот оскаливался, и в черных глазах горел гнев. — Твоя дочь! — Его ноздри дрожали, он сделал шаг к Эллин, и она отстранилась к окну.
— Скажи это снова — повтори это!
— Джинкс — моя дочь… — Как спокойно звучал ее голос! Она, должно быть, оцепенела от страха. — Мне было семнадцать, когда она родилась…
— Ее отец?
— Он умер, — Эллин продолжала свою хорошо отрепетированную выдумку. Симон был одурачен: вместо целомудренной девушки, которую он «купил», он оказался с женщиной с ребенком. Эллин умудрилась сказать, что никогда не была замужем за отцом Джинкс, и закончила свою речь высказыванием Симону причины, по которой хранила в секрете существование Джинкс.
— Я говорила, что отплачу тебе, если выпадет случай. Но ты также расплачиваешься и за то зло, которое отец Джинкс причинил мне. Он обещал на мне жениться, а потом сбежал с кем-то еще, оставив меня с Джинкс. Он был умный, как и ты, Симон, но ты одурачен…
В пару прыжков расстояние между ними было покрыто, и Эллин почувствовала такую боль в схваченных руках, что закричала:
— Не надо… Я… — Она попыталась вырваться и в своем паническом состоянии чуть не выплеснула правду. Но слова застряли в горле как раз вовремя. Сказав правду, она не только отказалась бы от мести, которую предусмотрела. Важнее мести для Эллин был тот факт, что она, признавшись, не смогла бы держать дистанцию между собой и Симоном. Ведь она практически стала бы его подругой по постели, имея желание остаться одной. Нет, повторяла она снова себе, она не Эстелла. Эллин стойко подбадривала себя, сознавая, что эти ужасающие сцены скоро кончатся.
— Я обманут? — Его руки сжимались неумолимо. — Да, я допускаю это, но клянусь Богом, ты пожалеешь.