Когда исправник вышел на крыльцо, то стороны с минуту наблюдали друг за другом и только после этого начали объяснение.
— Здравствуйте… как вы поживаете, господа, — начат исправник с негодованием.
— Слава богу, ваше благородие, помаленьку…
— Это хорошо! Но до меня нехорошие слухи дошли про вас…
— Мы, ваше благородие, ничего…
— Будто бы вы, господа, начали по-своему толковать волю; мечтаете там о чем-то, а?
— Мы промежду собой, ваше благородие… Потому как мы народ темный… — говорили некоторые из собравшихся мужиков.
— То-то "промежду собой"! А зачем вы управляющего прогнали?
— Он, ваше благородие, сам задрал хвост и убёг!..
— То-то "задрал хвост"! Вам дали волю, а вы на первых порах безобразие учинили!
Мужики молчали.
— А зачем вы господской землей завладели? Ведь я толковал вам, что землю вам нарежут, сколько следует?
Мужики молчали.
— А зачем вы от работы отлыниваете? Ведь толком сказано вам, что все еще должны работать на господина. Зачем же вы упрямитесь! Земля еще не ваша, условий с барином вы еще не заключили, от барина еще не отошли совсем, и я читал вам все это, а вы порете свое… Вы — сущие быки!
— Конечно, ваше благородие, люди мы, можно сказать, темные… Это верно… уж это как есть!.. правильно вы говорите! — кричали мужики, виляя.
— Я вас теперь раз навсегда спрашиваю: намерены вы бросить свои глупости? — сказал исправник, побагровев.
— Да мы, ваше благородие, ничего такого!..
— Я вас спрашиваю: намерены вы бросить свои глупости?
— Позвольте, ваше благородие, нам подумать промежду собой…
— Ну, смотрите… Кончится тем, что вам, господа, рубашки заворотят… Некогда мне теперь болтать с вами, н-но смотрите!
На этот раз мужики выдержали молчанку; но это не могло долго продолжаться. Они чувствовали, что принуждены будут раскрыть карты. От этого мужество их не ослабло. Напротив, после решимости обнаружить свои намерения на них снизошла сила отчаяния, так что, когда стало наведываться начальство, они уже прямо смотрели ему в глаза, отвечая отчаянно.
Сперва приехал становой. Растолковав им волю, раскрыв их намерения, представив все последствия, он убеждал их оставить глупости и потом спросил:
— Согласны?
А они всей кучей отвечали:
— Согласья нашего нет.
Вслед за становым приехал другой какой-то начальник, названия которого они не знали[4], и также спросил:
— Соглашаетесь? И они отвечали:
— Не соглашаемся!
Тогда им объявили, что их усмирят. Они держались и после этой угрозы, и потому только держались, что в прежней своей жизни привыкли, раз начав какое-нибудь пропащее дело, стоять за него до последней глупости. Так случилось бы и теперь. Они собрали последний по этому делу сход и решили "стоять за правду твердо, а в случае чего — помереть". Но их положение было таково, что они и помереть уже не могли. Они увидали свет; они уже привыкли к мысли о грядущем счастии; они уже глубоко верили в свою фантазию, и лечь после этого в гроб, отказавшись от светлого вымысла, — нет, этого они не в силах были сделать!
Они до конца, до самой смерти хотели утверждать, что имение им отдано, но уже не верили, что из этого выйдет что-нибудь.
Именно поэтому они задумали в эти дни проститься со своей землей, явившеюся им во всей красоте майского наряда. Они чувствовали, что им больше не видать ее.
В светлый день, с раннего утра, когда не высохли еще капли утренней росы, когда по лесам еще стояла прохлада, а ветерок чуть-чуть только начинал колыхать вершины деревьев, как бы желая разбудить их от ночной дремоты, мужики собрались за деревней и пошли в поле. В последний раз они желали взглянуть на свое великолепное поместье и расстаться с ним навсегда.
Сначала, пройдя выгон, они вошли в пашни. Здесь они стали с грустью рассчитывать, сколько бы земли досталось им на душу. Высчитали — много! Потом вошли в лес, где осматривали толщину деревьев, качество и количество их, причем убедились, что одних прутьев и валежника им надолго бы хватило; но и прутьев им не достанется. Простившись с лесом, они попали в луга, которые в этот год, как нарочно, были сочные, высокие, густые. Но у них не будет и сена![5] Бросив последний взгляд на это волнующееся море зелени, мужики перешли вброд реку и посмотрели на столб, служивший гранью между их поместьем и соседним владением. Здесь они отдохнули и пошли назад домой. На возвратном пути им так стало скучно, что они уже ни на что не хотели взглянуть, стараясь забыть свою невозвратную потерю. Вблизи уже деревни они начали ссориться между собой. И домой воротились злые. При этом некоторые мужики побили баб, некоторые напились водки, а некоторые просто ругались нехорошими словами до полуночи.
Через несколько дней пришло известие, что в Чекмене уже поставили "секуцию". Это сильно подействовало на наших мужиков: они замолчали, прекратив всякие разговоры о воле.
Последнее их распоряжение состояло в том, что они отправили в Чекмень верхом на лошади гонца, лучше сказать — соглядатая, наказав ему в случае чего скакать во весь дух обратно. Целые сутки прошли в ожидании. Наконец позднею ночью на вторые сутки прискакал соглядатай, как сумасшедший, слез с лошади, брюхо которой раздувалось, как раздуваемые меха, и сказал тихо, едва переводя дух от волнения:
— Чекменских мужиков секут!
Когда эта весть разнеслась по деревне и быстро собрался сход, то все собравшиеся поняли, что чекменское поражение, в котором чекменцы разбиты наголову, есть и их поражение, после чего без слов разошлись по домам.
Наутро взошло солнце, ярко осветив все закоулки деревни, но улица долго стояла пустая, как будто население вымерло все, и когда сюда пришла "секуция", то ей делать было нечего. Мужики наши отказались от своей светлой фантазии. Но еще темнее стало на их душе.
ПРИМЕЧАНИЯ
НИКОЛАЙ ЕЛПИДИФОРОВИЧ ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ (С. КАРОНИН)
(1853–1892)
Родился в бедной семье сельского священника деревни Воскресенская Бузулукского уезда Самарской губернии. Не завершив гимназического курса, принял участие в народническом движении. Был арестован и предан суду по процессу "193-х", сослан в Сибирь. По возвращении жил в Поволжье под надзором полиции, сильно бедствовал и умер от туберкулеза.
Дебютировал рассказом "Безгласный" (1879) в журнале "Отечественные записки". Экономическому и духовному "разорению" народа после реформы 1861 г. Каронин посвятил две книги очерков: "Рассказы о парашкинцах" и "Рассказы о пустяках". В повести "Снизу вверх" (1886) показал процесс "раскрестьянивания" и превращения вчерашнего мужика в рабочего человека. Повести "Мой мир", "Бабочкин", "Места нет" посвящены взаимоотношению интеллигенции с народом. Иронически изображая "праздношатающихся" господ, для которых "хождение в народ" — дань модному увлечению, Каронин видит высшую обязанность интеллигента в просвещении мужика. В отличие от многих народников он не увлекается изображением положительных сторон общинной жизни, сосредоточивая внимание на явлениях ее распада. В разговоре с М. Горьким Каронин заявлял: "Мужика надо еще сделать разумным человеком, который способен понять важность своего назначения в жизни, почувствовать свою связь со всей массой подобных ему, стиснутых ежовой рукавицей государства" (Горький М. Собр. соч.: В 30-ти т., т. 10, с. 307). Тексты произведений Каронина печатаются по изданию: Каронин С. (Петропавловский Н. Е.) Соч.: В 2-х т. М.: Худож. лит., 1958.
Впервые — Русские ведомости, 1887, № 221.
5
В процессе раздела земли лесные угодья полностью отошли во владения помещиков, а луга и пастбища дворяне тоже старались удержать за собой, чтобы закабалить крестьян отработками за право пользования лесом, сенокосными и пастбищными угодьями.