— Твое ехидство здесь неуместно, — высокопарно заметил Айрэк, слегка ежась под многочисленными, не всегда дружелюбными взглядами прохожих. Все помнили или понаслышке знали о темной девушке, в одиночку загнавшей повстанцев прямо в руки городской стражи, поэтому, в зависимости от политической позиции и социальных настроений, смотрели на нашу компанию с благодарностью или ненавистью и злобой.
— А ехидство и сарказм вообще редко приходятся ко двору, — с грустной осознанностью констатировала я, отвечая лучезарной улыбкой на возмущенный и слегка испуганный взгляд какой-то толстухи, упорно прущейся через дорогу наперерез нашей компании и чуть не угодившей под лапы Нены. Тетка едва не потеряла вуаль и, дождавшись, пока я повернусь к ней спиной, осторожно погрозила кулаком, думая, что я этого безобразия не увижу. — Мало кому приятно слышать правду, особенно в насмешливой и ироничной форме,
— Ну, подумаешь — оступились люди, ошиблись немного, сбились с верного пути. Так что ж, на кол их теперь сажать, что ли? — вспылил парень, едва не подскакивая в седле. Я задумчиво покосилась на него из-под вуали, но напоминать, каким бледным и перепуганным он был во время штурма поместья, все-таки не стала, тем более что за меня неожиданно, правда, довольно своеобразно вступилась Инната:
— Ну, вы еще поплюйтесь, решая, кто прав, а кто виноват! Что было, то прошло!
— Правильно! — невыразимо добрым и светлым голосом поддержал свою ученицу Шерринар. — Не следует ворошить чужие ошибки, нужно просто как следует обдумать их и постараться самим не совершать ничего подобного.
Я едва не прыснула со смеху — настолько благостным и безгрешным в тот момент стало лицо искусника, — но в последний момент все-таки сдержалась и смогла не засмеяться, а только тихо фыркнуть себе под нос.
ГЛАВА 9
К воротам Сэлленэра наша разношерстная компания прибыла через неделю, дорогой перепугав немало населения городов и деревень, в которые мы заезжали. Представители всех рас, сословий и гильдий шарахались в сторону, творили воззвания к светлым богам и потрясенно смотрели мне вслед, пытаясь понять, уж не белая ли горячка у них началась, ибо такое видение, как темная искусница верхом на валерисэн и со шваброй в руках, на улицах селений Светлой Империи просто не может быть ничем иным, кроме как плодом нездорового воображения. Думаю, не один пьяница после моего темного явления верхом на хищной рептилии с клыками в два ряда раз и навсегда зарекся потреблять горячительные напитки. В какой-то небольшой деревеньке на пять дворов человеческая девочка, настолько мелкая, что даже еще вуали по малолетству не носила, подергав свою мать за подол, звонко прощебетала на всю улицу:
— Матушка, глядите, ведьма едет! Ух, красивая-то какая! И одета нарядно! И какая зверушка под ней необычная! А только все равно: во что ведьму ни ряди, на кого ни усади, ведьмой — гадкой, опасной, злобной, как голодный волк, — она и останется!
После этой потрясающей, на редкость точной и исчерпывающей характеристики заезжей темной искусницы все случившиеся поблизости поселяне тут же оперативно залегли в кусты, не сомневаясь, что сейчас их деревня будет сметена с лица земли рассвирепевшей от подобной наглости и бесцеремонности «ведьмой». Но я и не подумала обижаться на трогательную детскую непосредственность, более того, польщенно опустила ресницы, признавая второе, третье и четвертое предложение за истину в высшей инстанции и милостиво не обращая внимания на начало и конец сентенции. В другом селении наблюдалась еще более выразительная колоритная сцена. Правда, повинен в ней был Шерринар. Деревенька Ягодная вполне оправдывала свое название: такой крупной, прямо-таки неприлично огромной малины, чинными темно-алыми каплями кивающей из зелени кустов, я отродясь не видывала. Так как уже смеркалось, делегация дружно постановила дать отдых лошадям и себе и заночевать в этом пропахшем вареньем и ягодами селе. Я, порядком уставшая и обессилевшая, была не против.
Хозяйка постоялого двора, разведя своих новых постояльцев по комнатам, вернулась к прерванному нашим появлением занятию — перебиранию внушительного урожая малины. Я, скучая и маясь бездельем, приползла к ней на кухню и от души предложила свою посильную помощь. Судя по взгляду женщины, будь ее воля — гнала бы она меня с территории своего заведения пинками и вилами. Но, увы, с искусницами, особенно темными, лучше не шутить — оскорбятся и наворожат такого, что жизнь потом не мила будет. Так что пришлось хозяйке со вздохом согласиться на мое предложение. Я пристроилась рядом с ней на лавке и взялась перебирать крупные душистые ягоды, истекающие кисло-сладким соком, заодно, от нечего делать, рассказывая какую-то ерунду про свое обучение в Темной Школе и прочие искусничьи байки. Как ни странно, женщина, которую подкупила моя честность — я не положила в рот ни единой ягодки, так как малину вообще не любила, — вскоре оттаяла и оживленно поддержала завязавшуюся беседу, а потом и вовсе оставила ягоды на мое попечение и взялась за приготовление ужина, оживленно делясь местными слухами и сплетнями.
Что подумал Шерринар, забредший в поисках своей темной покупки на кухню, остается только догадываться. Хотя что плохого можно подумать при виде двух пересмеивающихся особ с заляпанным чем-то красным руками — в моем случае это был малиновый сок, а в случае хозяйки — свиная кровь, коей успел с ней поделиться внушительный кусок мяса, нарезаемого на гуляш?! Но искусник явно решил, что мы вдвоем (вдвоем! на пару! обе — я и светлая!) успели кого-то загрызть, расчленить и теперь празднуем это гадкое деяние, собираясь сготовить из вырезанного у трупа мяса ужин для себя и прочих постояльцев. Нет, вслух Шерринар не сказал ничего, но такого отвращения я не видела даже на лице искусника Аррина, когда он как-то раз во время обеда обнаружил в своей тарелке качественно изготовленную иллюзию дохлой, изрядно разложившейся жабы. А тут еще я, как на грех, лизнула обляпанную сладким соком ладонь и задумчиво опустила ресницы, оценивая вкус.
Но насладиться ароматами даров природы мне не дали. При виде сей пасторальной картины Шерринар пошел красными пятнами и так заскрежетал зубами, что я даже испугалась. А остервеневший искусник двумя огромными шагами пересек кухню, схватил меня за запястье и сдернул с лавки, собираясь волочь во двор и чинить расправу. От головомойки меня спасла вступившаяся за свою безвозмездную помощницу хозяйка — поняв, что один из ее постояльцев задумал что-то нехорошее, она решительно хватанула меня за тугую руку и дернула к себе. Опешивший Шерринар галантно уступил спорную темную девицу даме, а та, в свою очередь опомнившись, поспешила отпустить мои пальцы, после чего я, лишенная поддержки с двух сторон и не ожидавшая такого коварства от окружающих, с размаху села на пятую точку. Вернее, не села, а свалилась, весьма болезненно и унизительно. Вопль, изданный мною в ходе этого происшествия, мог бы посрамить даже обиженную людьми и жизнью гарпию. А Шерринар, до сих пор не понявший, что к чему, еще и ногами затопал, и кулаками затряс, призывая на мою пакостную темную голову гнев всех светлых богов и их приспешников на земле.
Когда же все прояснилось, невоспитанный искусник и не подумал извиниться, только злобно пробормотал нечто крайне нелицеприятное, подумав, что я взялась перебирать малину только для того, чтобы вдоволь ею наесться, и невежливо повернулся ко мне спиной. Эта спина, равно как и прочие доступные обозрению части тела, выражала сильнейшее негодование.
— Ну и дурак, — не сдержавшись, вполголоса пробормотала обиженная я. Но Шерринар сию нелестную характеристику расслышал и рассвирепел еще больше. Я и глазом не успела моргнуть, как повернутый ко всем присутствующим возмущенный зад мгновенно превратился в разъяренный перед, надвигающийся на меня подобно взбешенному грифону.
Какое счастье, что в этом мире есть такая вещь, как женская солидарность! Хозяйка гостиницы, успевшая проникнуться ко мне, можно сказать, материнскими чувствами, отважно шагнула вперед и собой заслонила меня от разъяренного искусника. А я в это время панически отступала через дверь по коридору к комнате, в которую влетела и заперлась, не обращая внимания на недоуменный и встревоженный взгляд Иннаты, сидящей на кровати и занятой вышиванием. А то, что остервеневший искусник потом едва не снес дверь с петель, можно было бы даже и проигнорировать, особенно если учесть, что при этом он не кричал и даже не ругался, а просто нехорошо сопел, пыхтел и вздыхал, как ежик, наткнувшийся на гнилое яблоко и теперь соображающий, что с ним делать — вроде и с собой тащить противно, и бросать жалко.