Но и дома мальчик любил играть «в церковь»: он надевал на себя какую-нибудь одежду до пола, повязывал на шею платок и ходил по комнатам, распевая церковные напевы и помахивая «кадилом» – веревкой с привязанным к ней камушком. Но вскоре возраст брал свое, и Василий убегал на улицу играть с соседскими ребятами в пряталки, салочки, лапту. Шалостей сторонился, он был тихим мальчиком.
Дед Никита в свободное время любил играть на гуслях церковные напевы и выучил этому искусству внука. Василий обладал хорошим слухом и музыкальностью, эти свойства пригодились ему в последующем. Дом дедушки значил для мальчика не меньше, чем родительский, куда он вернулся окончательно только в семь лет.
Пришло время учиться, и первым учителем Василия стал отец. Даровитый и прилежный ученик быстро постиг основы грамоты и полюбил чтение, благо иерей Михаил успел к тому времени собрать небольшую библиотеку.
Летом Василий любил гулять в одиночестве. Он обходил с западной стороны Троицкий храм и спускался в глубокий овраг, в котором собирал светлые камушки. Если подняться по крутому склону оврага на противоположную его сторону, то открывались луга и поля, среди которых вдоль Оки бежала дорога, ведущая в Каширу.
20 декабря 1791 году девятилетний Василий был отдан в Коломенскую семинарию. Там царили суровые порядки и обучение велось плохо. Духовные школы в России в то время стояли на низком уровне: безраздельно царила схоластика, латынь стала главным предметом обучения, а главным методом оставалась зубрежка. Не все выдерживали десять и более лет обучения при крайне скудном питании и строгом отношении малодаровитых учителей, у которых самым обычным наказанием была порка розгами.
В то время не только русская духовная школа, но и богословие, церковная наука оставались на низком уровне развития. Долгие века заняли процессы распространения христианства на Руси, обустройства государственного, которому церковные деятели также отдавали немало сил, противоборство со многими чужеземными врагами, ибо кто только не пытался покорить Русь. В отстаивании своей независимости и самостоятельности Русская Церковь незаметно для себя замкнулась, отгородилась от внешнего мира. Она сохранила себя самоё, но сил на развитие уже недоставало. Свидетельством внутреннего кризиса Церкви стало возникновение раскола в правление царя Алексея Михайловича и Патриарха Никона. Преобразования Петра Великого, начатые с целью ускорить развитие страны и превратить ее в великую европейскую державу, затронули и церковную жизнь. Вместо Патриарха во главе Русской
Церкви был поставлен Святейший Синод, в котором «оком государевым» стал светский чиновник – обер-прокурор.
С обретением государством полного контроля над Церковью ее самостоятельность осталась в прошлом, Церковь была превращена в своеобразную часть государственной машины, однако по воле Петра духовные школы получили сильный толчок к развитию. В те времена греческая церковная ученость едва теплилась, а на Западе богословие развивалось. Стали учиться у Запада. Вводились отчасти, увы, и западная рутина и схоластика, рационалистический подход, заимствованный в протестантизме. Наследие Восточной Церкви было почти забыто: в своей ненависти к старине Петр запретил монахам даже иметь в келье перо и чернила. В учебных заведениях изучали латинскую грамматику, риторику и поэтику. Даже тексты Священного Писания на уроках чаще читали по-латыни. Богословие в семинариях стали изучать по Фоме Аквинскому, по трудам западных теологов Герхарда, Квенштедта, Голлазия, Буддея, философию – по Аристотелевой системе в переработке иезуитов.
Русская Церковь была моложе Западной и еще не успела разработать своих богословских систем. С падением в 1453 году Византии рухнули ее связи с центром православной церковности, а для выработки своей теологии на Руси недоставало еще и спокойных времен: шли войны, бушевали внутренние волнения, происходило становление государственности – не до науки было. Русские богословы в XVIII веке пытались составить хотя бы свои компиляции богословских идей, но труды епископа Георгия (Конисского) и митрополита Гавриила (Петрова) не были изданы. В то же время широкое распространение получил перевод книги некоего немецкого пастора Иоганна Арндта «Об истинном христианстве», в которой основой веры провозглашались не христианские догматы, а сокровенные переживания сердца человека.
Казалось бы, польза от петровской образовательной реформы очевидная: усваивались начала общеевропейской культуры, богословской учености. Однако они оставались в разрыве с вековым церковным опытом русского народа и его собственными традициями духовной жизни. Отцов Церкви переводили и читали в семинариях, но в основу всего учебного курса был положен опыт западного христианства. Два разнородных начала – традиционное национальное и современное западное – лишь сосуществовали рядом, но не соединялись. Церковная ученость оставалась внешней, а заимствованный западный духовный опыт усиливал в семинариях и в кругах образованных людей мечтательное морализаторство в духе Арндта.