- Сыне мой! И ты, дочь моя, запомните! Сей отрок, с этого часа, будет знать грамоту. Он будет велик перед Богом и станет обителью Святой Троицы!
Последнего ни Кирилл, ни Мария не поняли, но оба почувствовали, что спрашивать больше гостя нельзя, и поклонились осеняющей руке странника.
Гость покинул покой. Была минута замешательства, после которой оба родителя выбежали вслед старцу, догнать, проводить, ещё расспросить перед дорогой... Но старец уже успел уйти со двора. А выглянув за ворота, они увидели лишь кур, роющихся в пыли, и небо с одиноким облачком, тающем в аэре... Но уже нигде не увидели пресвитера.
Приходит час, когда родители не имеют власти над дитятей, и нужен наставник, чья воля и пример означат начало пути, укажут стезю, по которой каждому должно пройти, не сбиваясь и не плутая, чтобы достигнуть завещанного ему от рождения судьбой.
Помыслим же о своих наставниках! Все ли их заветы исполнены нами? Всё ли, что могли, и должны мы были совершить по их заветам, нами свершено и достигнуто? Признаемся себе, что мы ленились или робели идти указанным ими путём!
А е сть только Путь , остальное же вс ё - лишь преграды на П ути да обманы!
Счастливы - те, кто уже в юности не изменил судьбе и не погнался за счастьем! Кто выбрал свой Путь, и шёл по Нему от истока лет и до конца, не сбиваясь и не уставая, так, как шёл по своему пути отрок Варфоломей.
В тот же день, вечером, Мария и Кирилл со страхом, а Стефан с изумлением, слушали, как Варфоломей, сбиваясь, путаясь и краснея, читал Евангелие.
Глава 20
Варфоломею не пришлось изучать ни риторики, ни красноречия, ни греческого языка. Беда пронеслась над Ростовом, сокрушив их боярский дом и заставив семью искать пристанища в иных землях.
***
Свадьбу юного князя Константина Васильевича с Марией, дочерью Ивана Калиты, справляли пышно. Молодых от собора до теремов вели по красным коврам. Радовались, чая от великого московского князя заступы и обороны по нынешней неуверенной поре: всего год назад разгромлена Тверь, излиха досталось от проходящей Туралыковой рати и ростовским украинам. Нынче и доброхоты тверских князей притихли, выжидая, - что содеется? Как повернётся оно под новой, московской рукой? И то, что князь Иван вскоре купил у хана ярлык на Ростов, мало кого поначалу испугало. Ну что ж! Пущай попробуют с мыта, да с весчего, да с лодейного, да с повозного, после Шевкалова разорения получить больше наших даньщиков да бояр! Земля - разорена, в торгу скудота, сами себя убедят, так посмирнее станут с той поры! Так и встретили первых московитов: престарелого боярина Кочеву с дружиной. Постойте-ка сами у мыта! Пособирайте татарскую дань! А мы - посмотрим!
Когда Мина с молодцами вступил в Ростов, Кирилл был у себя в загородном поместье. Гонец от Аверкия примчался потемну, когда уже в доме собирались почивать.
Кирилл оделся, застегнул серебряный пояс и, отмахнув головой на вопрошание Марии, сказал: "Московиты чего-то шумят, купили ярлык, так и неймётся теперь!" и полез на коня.
Всё же встревожен был и он. Стефану, что тоже намерился скакать с отцом, велел сидеть дома; холопам, что сопровождали господина, приказал вздеть брони и взять оружие; Даньше поручил расставить сторожу, не сказав, против кого, и что делать, если нагрянет ратная сила?
На дороге затих топот копыт. Потянулись часы, полные ожидания и тревоги. Мария, уложив детей, молилась, волнуясь всё больше. Обещанный Кириллом ратник так и не прискакал, и в доме не знали, что вслед за тем, как Кирилл с провожатыми достиг Ростова, московиты переняли все ворота и назад из города уже никого не выпускали.
Кирилл в улицах дважды натыкался на оружные отряды московитов, всё ещё не понимая, что происходит в городе? Беда? Какая? То, что московские бояре решили, оцепив город, силой собирать серебро для князя Ивана, такого помыслить Кирилл не мог.
Городского епарха, Аверкия, в его тереме он не нашёл. На дворе суетились в люди, трещали факела. Кто-то, пробегая, повестил, что господин поскакал на двор князя, где остановились московские бояре. Кирилл повернул коня к терему князя Константина. Но, не доезжая площади, они наткнулись на рогатку. Московские ратные с руганью остановили Кирилла. Заставили слезть с коня, долго выясняли, кто и зачем? К теремам допустили его одного с одним пешим холопом и без оружия. Прочих ратных Кирилла заворотили назад. Тыкаясь у коновязей, пробираясь и оступаясь в своей долгой выходной ферязи, сквозь толпу нарочитых граждан, собравшихся перед теремами, Кирилл растерял весь свой гнев и решительность, с какой кинулся несколько часов назад на подмогу Аверкию. Когда повестили, что молодого князя с княгиней нет в городе, ему стало зябко, и уже он в безотчётном желании бегства искал глазами своего холопа, всё ещё не понимая, что же тут творится, и какая беда собрала ночью у теремов почитай всю старшину города? Когда ты привык быть при оружии и в почёте, ведать за спиной дружинников, что лягут костьми за своего господина, - вдруг оказаться одному, обезоружену, зажату в полонённой толпе не то ходатаев, не то жалобщиков, ужас охватит и не робкого. Где - Аверкий? Где иные думные ростовские бояре?! Наконец отыскались двое знакомцев, но и они ничего не ведали.
Они были, наконец, пропущены толпой в думную палату между двух рядов ощетиненных железом московитов. В уши бросился крик Аверкия:
- Не позволю!
И едва успел уяснить себе боярин Кирилл, что же происходит в городе, едва успел разгневаться на самоуправство московских бояр, - а всё казалось: надо только отыскать князя Константина, повестить ему да пасть в ноги великому князю Ивану Данилычу, и будет исправлено днешнее нестроение. Московитов уймут, и всё воротится на круги своя, по старине, по обычаю, как от дедов-прадедов надлежало... Того, что сейчас Аверкия повесят за ноги вниз головой, не знал, не мог и помыслить такого боярин Кирилл. И когда свершилось, когда старец повис перед ними с разинутым ртом и задранной бородой, с павшими на плечи полами боярской сряды, обнажив порты, когда достиг его ушей хрип и кашель городского главы, - в глазах Кирилла всё поплыло, и, наверно, имей он оружие при себе, невесть что и сотворил бы, ибо паче смерти позор и глум! Но рука не нашарила на поясе сабли, снятой за рогаткой и отданной своим холопам, и - ослабла рука, и задрожали и подогнулись ноги, и вопль исторгся из груди, а кругом также падали на колени, также молили пощады... Перед лицом наглой торжествующей силы, потеряв своё достоинство, они теперь соглашались на грабёж и поборы, лишь бы уцелеть, отсидеться за спиной сильного, дозволяя ему творить с собой всё, что захочет...
Домой вернулся Кирилл утром, пьяный от устали и ужаса. В глазах всё стоял кровавый лик Аверкия, уже снятого с верёвки. Из ушей старика текла кровь, а глаза, в мутной, кровавой паутине, почти уже не видели ничего...
Его трясло, когда он слезал с коня. Мария только от ратных дозналась, что и как сотворилось в городе.
...И когда назавтра пожаловал к ним в поместье Мина с дружиной, Кирилл сказал жене, кинувшейся к супругу:
- Доставай серебро!
Он и здесь не понял, не сумел постичь до конца смысла происходящего. Вздумал откупиться, выплатить серебряный долг дорогой рухлядью, - не тронули бы родового добра! Кинул четыре связки соболей, вынес бронь аравитской работы, мысля дать её в уплату ордынского выхода.
Бронь излилась жарко горящим потоком и застыла на столе. Синие искры, холод харалуга и жар золотой насечки на вогнутых гранях стальных пластин, покрытых тончайшим письмом, серо-серебряная чешуя мелких колец, ослепительный блеск зерцала... Ратники смотрели ошалело. Мина хрюкнул, набычась, сделал шаг и, положив руку на бронь, выдохнул: