Малолетних ростовских князей Кирилл жалел. Понимал и отводил глаза, видя жалкую улыбку, с которой Фёдор Васильевич награждал своего слугу всё новыми обещаниями в грядущем не забыть... Князь был нищ. Куда уплыли сокровища, собиравшиеся предками, он и сам не знал. Задерживались дани Орде. Дело шло к тому, что московский князь вот-вот наложит руку на Ростов, без боя-драки-кроволития, а так вот: возьмёт и съест. И боярин Кирилл нищал вместе со своими князьями. Нищал ещё страшнее, ибо князь, даже разорённый, имеет право на княжеские корма и дани со своего княжества, а разорившийся боярин, теряя добро и земли, теряет всё, и может опуститься по социальной лестнице до холопов, и даже до крестьян. И этот путь вниз, боярину Кириллу, как виделось всё яснее, был уже предопределён судьбой.
Глава 3
Юрий Александрович, очередной князь-малолеток, наделавший новой беды Кириллу, умер в 1320-е лето, на восемнадцатом году жизни, освободив стол для малолетних детей Василия Константиновича... И вот город, сделавшийся столпом учёности Владимирской Руси, погибал. Погибал без боя и славы, в которах князей и несогласиях бояр, в наездах послов, в оскудении, причины которого гнездились в ростовских князьях, которые мельчали и исшаивали, когда рядом слагались княжества и росли, бурля и перераспределяясь, силы новой Руси.
За сварами и ссорами не рассмотрели, не учуяли князья, да и ростовские бояре, того, что творилось на Руси и в Орде в эту пору.
Сыновья Александра Невского, Дмитрий с Андреем, заливали кровью землю, но спор шёл не о малом. Великое княжение, а с ним вся северная Русь, лежали на чаше весов и должны были достаться победителю. Дети Александра Невского простирали руки к Великому Новгороду, налагали длань на княжества, приобретали, захватывали, но не делили! Ростовские князья ссорились по-мелкому и не увидели, как с принятием мусульманства Узбеком, с победой бесермен, закачались русско-ордынские весы. Не поняли сути падения Михаила Тверского. Не учуяли, что дело шло к Куликову полю! Этого не увидели, не поняли в Ростове, хотя тут-то и должны были и обязаны были понять прежде прочих!
И потому, век приспособляясь, не смогли приспособиться к тому новому, что начало наползать на Русь с воцарением Узбека.
Кирилл был в числе немногих, понимавших, - потому и настаивал, чтобы Ростов держался Твери и великого князя Михаила, - но что он мог один?!
Прочим, пример Фёдора Чермного, - едва не захватившего, вместе с Ярославлем, Смоленское и Переяславское княжества, - вскружил головы. Подружиться, покумиться с Ордой! Вопреки своему же народу! Милостью хана усидеть на столе! И не узрели, что даже у покойного Фёдора Чермного не получилось, да и не могло получиться, ибо вне морали нет успешной политики на Руси! И не видели, не ведали, что Орда уже - не та, и союз с ханом, премудро устроенный Александром Невским, перестал быть возможен теперь, когда победили бесермены, объявившие Русь "райей", скотом, обречённым на позор и уничтожение. И начались послы...
***
А прежде того было так: сидел в каждом городе татарский баскак и надзирал за князем - исправно ли тот вносит дань, не злоумышляет ли чего? А князь дарил баскака подарками, а мог и нажаловаться на него в Орду. И баскак предпочитал не ссориться с князем, на иное закрывал глаза сам, на другое закрывал ему глаза князь дарёными соболями... А тут не стало баскаков, начались послы.
Посол приходил лишь раз, он был чужой князю и был заинтересован в одном - взять! Взять так, чтобы другим не досталось. Жаловаться не будут, а и будут - попусту: "райя", скот! И поступать можно как со скотом. И каждый посол свирепствовал и наживался. Летопись сохранила нам, начиная с 1314 года, целый мортиролог ограбленных и сожжённых городов послами! В лучшем случае обходились без огня, а так: приходил в 1321 году из Орды в Кашин посол, "татарин Таянчар с должником жидовином, и много тягости учинил Кашину". А Кашин был немалый город, второй по значению в тверской земле, и учинить ему многую тягость, значило - разграбить дочиста.
И так уж получалось, что сильные князья умели, задаривая хана, отделаться от послов, и потому разорялись послами города поменьше и княжества, которые - послабее. А те, кто умел ладить с Ордой, как Юрий Московский, ещё и сводили руками послов счёты с соперниками.
И не без чужого наущения посол Ахмыл, в 1322 году пришедший из Орды с московским князем Иваном Данилычем, взял и сжёг Ярославль, после чего готовил такую же участь Ростовской земле и Ростову. Город спасли нити традиций, которые рвутся не сразу и даже не вдруг и в величайших катаклизмах истории. Русская церковь всё ещё внушала уважение ордынцам. Давно ли православные епископы в Сарае председательствовали на ханских советах?!
При Менгу-Тимуре, один из царевичей-чингизидов, придя на Русь, крестился под именем Петра и основал монастырь в Ростовской земле.
Этот царевич Пётр был посмертно канонизирован, не без дальнего загляду: была надежда на обращение Орды в православие. И жил в Ростове правнук царевича Петра, Игнатий, уговоривший Ростовского владыку, Прохора, встретить Ахмыла крестным ходом, поднеся ему кречетов, соколов, шубы и прочие дары. Да тут ещё сын Ахмыла заболел глазами в Ярославле, и ростовскому владыке удалось его исцелить. И Ахмыл, послушав Игнатия, укротил нрав, остановил грабежи ростовской волости и не тронул, не стал жечь город...
Это и была та Ахмылова рать, память о которой связалась с рождением Варфоломея.
Глава 4
Мария стояла на притворе. Когда за проскомидией, после пения "трисвятого" хотели начать читать Евангелие, в утробе завопил ребёнок. Она охватила живот руками и стояла, ни жива, ни мертва. Вторично, когда уже начали петь херувимскую песнь, младенец снова заверещал. И в третий раз завопил, когда иерей возгласил: "Вонмем святая святым".
Тут заволновались и все окружающие. Женщины и мужчины стояли тогда в храмах, не смешиваясь, на левой и правой сторонах собора, и потому толпа вокруг Марии была сплошь своя, бабья, настырная и любопытная, и любопытно-бесцеремонная.
Но надо объяснить, что же такое - литургия? Литургия - это главное, основное, ежедневное богослужение.
В ночь накануне того дня, когда Иисуса, по доносу Иуды, схватила стража, чтобы увести на казнь, Иисус, уже прозревавший Свой конец, сидя с учениками за трапезой, разломил хлеб, покрошив его в чашу с соком, и, обратясь к ученикам, сказал:
- Примите, ядите! Сиё есть Моё тело и Моя кровь Нового Завета!
Чадили масляные плошки. Двенадцать скитальцев во главе со своим Наставником ели в задней комнате пригородного дома. Пошумливал, укладываясь спать, город. Испечённый на поду хлеб, да сок, да горсть оливок - вот и вся трапеза. Их было двенадцать. Дух отречения от своего Учителя витал над ними. В этот миг Иуда встал, окутав лицо плащом.