Что-то ему удалось: многие болезни победил, много механизмов изобрел еще большее не успел; смерть уж близка, а замыслов в голове еще на целую сотню лет!
А что же Иван? Перенес его дьявол в хрустальный дворец, на брег лазурного моря. Здесь тихо волны о янтарный песок шелестят; жемчужины на дне морском, словно сердца живые переливаются, мерцают. На брегу же, у дворца хрустального, сады да парки раскинулись и звенят в тех парках фонтаны, между деревьями птицы райские перелетают, трелями заливаются. На деревьях плоды круглый год растут и прекрасные девушки-служанки те плоды Ивану приносят, танец кружат перед ним. Ходят по мраморным залам распушив хвосты, словно веера, павлины. Льется в теплом воздухе музыка небесная...
Днем за днем лежит Иван на подушках, плоды ест; зевает, мед в себя заливает; пение слушает; ходит и по парку, на солнышке сидит, млеет. Он уж и забыл, что такое труд, забыл и что такое люди; забыл и про братьев, и про отца своего. Забыл и про то, что дьяволу был должен. Он уж, чтобы совсем ничего не беспокоило, уверил себя, что всегда так и было, что это и есть жизнь, что так и будет вечно...
Слились пустые, похожие друг на друга дни в года - года в десятилетия, и чем дальше тем быстрее летело однообразное время - где не было ни мыслей, ничего кроме зевания, да поглощения в себя плодов. К большему Иван и не стремился, и знать ничего не хотел.
Но вот и смерть подошла: хоть и жил Андрей с возлюбленной своей за сотню лет, до истинного рождения своего; а все же, колдовством дьявола, умерли все они как бы в один день.
Вот три духа - три светоча, среди великих просторов, где нет ни времени, ни тьмы, ни света; между миров, между раем и адом.
Летит из черной бездны, под ними поднимается облако великое; кровавыми молниями блистает, тысячью волчьих стай завывает; темны щупальца к трем братьям простирает.
Загремели тут ветры, и голос рокочущий из тучи вопрошал:
- Ну что, довольно ли вы пожили? Готовы ли теперь со мною в ад спустится?
Сжалась, побледнела от ужаса душа Ивана:
- Может не надо? - спрашивает.
Облако только потешается; только тьмою наливается, громче хохот...
А два брата Андрей и Михаил не испугались, ибо готовы были к этому моменту, только ярче их души запылали; точно два облака солнечных пред дьяволом горят. Ему и больно на этот свет смотреть.
Засмеялись тут они и от смеха этого, первым громам весенним подобного, отдернулся дьявол; великая сила в голосах их звучала:
- Нет, мы не пойдем с тобой в ад! Мы свободны! Слышишь - твой ад тесен для нас; мы все равно прожжем своей жаждой творения, жаждой любви его стены! Тебе не удержать нас, нечистый!
Заревело, налилось от ярости кровью, черное облако; бросилось на братьев, поглотило их, но вот они уже вырвались из него:
- Ну что, видишь?! Тем чем мы жили, что развивали всю свою жизнь оказалось сильнее твоей тьмы! Отныне и навечно, мы будем свободны!
- Ну хоть одного из вас то я возьму! - заскрежетало, мириадами зимних вьюг черное облако и направилось к Ивану. - Уж ему то, слабому и безвольному; проведшему свою жизнь в бездействии не вырваться от меня! О, я чувствую, как он боится, он не чувствует ничего кроме страха!
Весь сжался, побледнел Иван, шепчет еле слышно:
- Спасите вы меня, братья. Не дайте, в ад сойти!
А они уж окружили его со всех сторон сиянием своим:
- Не получишь души брата нашего, нечистый! Убирайся обратно в свой ад!
Бросился на них дьявол, да крепко держали Андрей и Михаил, светлым облакам подобные своего брата; вновь пришлось отступить дьяволу; с проклятьями, с ревом, черной горой, в одиночестве рухнул он в бездну; ну а братья взмыли вверх, где разливался через всю бесконечность чистый свет"
* * *
Сережа смотрел на высокое небо, яркое бело-золотистое; в лесу было по весеннему прохладно, пели птицы, ручьи, голые еще ветви; хрустела орешками белочка на его плече.
- Да, я понимаю. - прошептал мальчик. - Не важно чем ты занимаешься: искусством или же точными науками; рисуешь ты картину, борешься с болезнями, или изобретаешь аппарат, чтобы подняться к звездам. Главное, чтобы это было во благо людям, чтобы это было во благо и всему миру. И если так: то душа изобретателя космического корабля, ничем не хуже, души великого поэта. И тот и другой видит великую цель, и тот и другой живет - по настоящему живет. Так я говорю, правильно Светолия?
- Да, прав. В вас есть эта жажда созидания чего-то нового; такое уж у вас сердце человеческое: все понять, все как-то обустроить, все изменить на свой лад. Просто, нам бесконечно ближе сердце поэта, чем изобретателя космического корабля; помнишь, я говорила тебе о двух путях: о душевном, и о техническом. Вы избрали технический, вы полетите сквозь космос в железных недрах, а могли бы - оседлав солнечных драконов своего воображения. Да, нам горько на это смотреть - ибо, когда вы заполоните все своей техникой, все просветите своими лучами, все просчитаете - для нас совсем не останется места и мы уйдем из этого мира. Дело все в том, что большинство из вас как Иван! Мне больно смотреть, как проходит жизнь большинства из вас: созданные для великого, вы погрязаете в мелочном, вы смеряетесь с этим мелочным; это мелочное, в конце концов становится для вас просто жизнью. А с этим нельзя смирятся; всегда надо гореть, всегда стремится к созиданию прекрасного! Поверь - это самый верный, для вас, людей, путь! В каждом есть жилка, в каждом талант, а сколькие становятся, как Иван - они, может, и трудятся, но трудятся без жара; без развития собственного, только, чтобы как-то прожить дальше.
В глазах Светолии сияли слезы:
- Я вижу, что-то ты еще не понимаешь разумом; но сердцем принимаешь все, а значит - не забудутся мои слова. Настанет день все ты и разумом поймешь.
- Да, обязательно! Светолия, как многому я уже у тебя научился, я стал совсем другим человеком!
- Нет, ты больше узнал, а человеком ты остался прежнем. Если бы ты не любил природу - мать сыру землю, так разве же бежал так ко мне через поля. Если бы не было в сердце твоем борьбы, стремления к прекрасному; так разве же не бушевала бы в душе твоей та борьба, что ночами бушевала?! Разве же, не любовался ты, еще задолго до знакомства со мной статуей в парке...
- Нимфой, в руках которой арфа?.. - Сережа вздрогнул. - Той самой где эти... - он погладил белочку. - Но почему они такие? Понимаешь, я так уже теперь настроился - это весь наш человеческий мир их таковыми сделал... Почему они такие, как чудища из тех игр. Да, как те чудища которые слизью брызгают, в которых ни капли разума нет, только желание убить, да желудок свой набить?
- Послушай еще одно сказание...
* * *
В лихую годину, когда вступили в пределы земли нашей полчища татарские, князья русские враждой разделены были - уж давно враждовали, силы свои в войнах во множестве потратили, ослабли, а объединится против врага истинного и не желали.
И были у одного князя два сына: Святополк и Юрий; а также дочь именем Ольга. Сынам разделил старый князь два града; только Святополк дележом остался недоволен - мол Юрию лучший град достался и пошла у них вражда; были и вооруженные стачки, грызлись они, злобу свою растили, да о власти, о злате мечтали.
Ольга же душой была чиста, как источник лесной; мудрость из книг черпала; лики святые для знамен ткала, да рядом с батюшкой своим сидела, то сказку ему скажет, то песнь споет: не нарадуется сердце отцовское на дочь.
А когда подоспели первые вести о татарском войске; стали к отцу, то Святополк, то Юрий являться - стояли гордые, красовались перед ним; речи правильные, с чужих слов заученные перед ним говорили. Похвалялся каждый, что нет ему воина равного, с гордо поднятой головой клялись, что за отца, за владения его не жалко и головы сложить. В общем, пользуясь случаем, старались отцовского расположения заслужить. Ольга же сидела тихо в своем уголочке, да пряжу пряла.