После того вечера я немедленно бросал трубку, едва заслышав ее голос в ней, будто это был голос сирены или русалки, чуть не заманившей наивного парубка в сумрачный мир, из которго нет возврата. Объяснить бы ей я ничего не смог. Потому что и моряком-то я хотел стать, чтобы справиться с непобедимым страхом морских глубин, как я теперь понимаю. А она даже свет не хотела включить: что она, не знала, что во всех детях живет страх темноты? С виду я был прозрачен для нее, как электрическая лампочка, она же пряталась в темной комнате, под фальшивым именем, на конспиративной квартире. С полумаской только был перебор - может, он ее и подвел. Потому что вышло все наоборот. В той темноте, которую она учинила, мне удалось ускользнуть от нее.
Ей-богу, странная история.
Выход из роли
Пора вспомнить маленького Сахарова с крупной неровной головой, действительно, походившей своей формой на кусок колотого сахара (нынче такого нет в продаже). Мы и не подозревали, что он страдал, оттого что жил на самой дальней окраине, и учеба в 1-й школе была для него совсем не тем, чем для всех остальных. Его покосившийся домик, где он жил с матерью и сестрой, я увидел много позже, когда, перебравшись в более крупный город, он уже работал в обкоме партии. Однако бедняга и туда сумел попасть, когда в стране началась "перестройка", обломилась ему только государственная квартира, а до того бегал за водкой для начальства и использовался им для выписывания на него фиктивных премий. Парень был старателен, но туповат.
И вот неожиданно, во время одной из поездок куда-то всем классом, он посягнул на роль шута, которая уже "жала" нашему Ваське, и дня три смешил всех так, что совершенно Васеньку затмил, тот ходил зеленый. Больше того, самый низкорослый в классе, коротконогий, он приударил за самой высокой в классе девчонкой, рано созревшей и обладавшей никем пока не потревоженной сексапильностью крупной женщины - грацией слонихи или носорожихи (если кто понимает в этом толк). Она была очень спортивной и, в отличие от него, хорошо училась. Он запрыгивал к ней на колени (как бы хотел оказаться на них я!), щипал ее, она визжала, смешил до слез - короче, повел себя как парень из предместий, если не как сельский парубок. Все заметили, что он даже слегка кудреват. Самое любопытное, однако, что его только и хватило на эти три дня. Сразу по возвращении из той поездки он сник, вернувшись к облику ничем не выделяющегося, туповатого и осторожного зануды.
Но опыт запомнился - и ему и нам: оказывается, роли можно менять, как рак-отшельник меняет раковины, посягать на них, - другой вопрос: годишься ли ты для выбранного амплуа и сколько в тебе пороху?
А вот проституток своих мы не разглядели, проморгали. Оно и немудрено. Одна - пухлощекая зубастая "метелка", с вечно спадающей шлейкой школьного фартука и пальцами в чернилах, к которой намертво приклеилась с первого класса данная Васькой кличка Хавронья. Может, это она, вкупе с репутацией двоечницы и стервы, определила выбор ею профессии? Вторая, Гортенская, бледный комнатный цветок, выросший в горшке на подоконнике, - в заношенной школьной форме, всегда с пятнами испуга на лице. Лице актрисы немого кино, родившейся у уборщицы в бараке - в глубине травяного двора с сараями, сортирами и будками. В школе их было не видно и не слышно, где-то за ее пределами они дружили, как изгои. Специфическая красота той и другой раскрылась только после окончания школы.
Обе работали валютными проститутками в Рижском морском порту, обслуживая иностранных моряков, и были дружны по-прежнему - одна попробовала, перетянула другую, как то бывает. Я узнал об этом много лет спустя при случайной встрече от Сахарова, помогавшего одной из них, ехавшей проведать мать, снять номер в "Интуристе". Обе не согласились на участь и попытали судьбу, и обе на тот момент оставались ею довольны.
Какова бы она ни была, кто не пытал ее, обречен выгуливать сменяющихся собачек во дворе и обходить по кругу постели и столы все сужающегося контингента таких же одноклассников и одноклассниц. Узнать их легко по потухшим уже годам к двадцати пяти глазам. Но почему-то в те лета мы предпочитали смотреть не в глаза, а на губы - глядя, не слышали и, слушая, не видели.
Все это не значит, впрочем, что кто-то может выйти далеко за пределы отведенной ему или раз выбранной роли. В одном из начальных классов я попытался дружить с отпетым двоечником и непоседой, лопоухим Додыренко, какую-то непонятную симпатию мы испытывали друг к другу или любопытство как к кому-то иначе устроенному. Нашей дружбы хватило на несколько летних дней. Мы лазили на какой-то склад за стеклянными трубками, чтоб больно плеваться из них шариками бузины, он убегал от матери, мы дразнили дворничиху, на озере он учил меня ловить майкой мальков, но у него и самого ничего не получалось - мне стало скучно. Конечно, мне нравилось расположение этого бесшабашного, лихого паренька, но между нами лежала непереходимая стопка книг, ему безразличных. В классе впоследствии он обходил меня стороной, а я не мешал ему бузить и приставать к другим. Кажется, он остался вскоре на второй год, а затем и совсем пропал из поля зрения.