Таким образом, учительнице класса "Б" достались объедки с барского стола - преимущественно дети производственников и рядовых служащих, рабочих, уборщиц, матерей-одиночек - от силы полдюжины "хорошистов", учившихся без двоек и с редкими тройками. Естественно, все второгодники, двоечники и прирожденные хулиганы стали достоянием класса "Б". Так было вначале.
Заслуженная учительница нещадно дрессировала свой класс и, надо сказать, преуспела в этом. До половины ее учеников училось на "отлично", двоечника не было ни одного (от нескольких нерадивых она все же избавилась, скинув их в класс "Б" или предложив родителям перевести их в другую школу). Все на ее уроках тянули руку, позднее принимали участие в школьных олимпиадах, а после школы уж не помню сколько из них поступило с первого раза на инъязы и в технические вузы Москвы и Ленинграда (поступило бы больше, но нескольких завалили на вступительных экзаменах из-за пятой графы - началась массовая эмиграция в Израиль, времена менялись). Преподаватели математики, физики, истории, английского языка просто обожали этот класс, безуспешно ставя его всем нам в пример.
Первая учительница, привившая классу "А" соревновательный дух, заодно впрыснула в жилы отданных ей на воспитание детей немалую толику собственного лицемерия, замаскированного цинизма и органического двоемыслия. Получился прекрасно управляемый, очень разобщенный и в человеческом, душевном отношении ущербный класс - для тех несчастных существ в нем, что вопреки целенаправленным и систематическим усилиям сохранили все же способность самостоятельно чувствовать и пытаться мыслить. Эти последние, может, не чувствовали бы себя обездоленными, если бы в старших классах не поколебалось соотношение между "А" и "Б". Первые восемь лет "Б" плелся в хвосте за "А", но затем развернулся и пошел куда-то вбок, да так быстро, что с парт класса "А" оставалось только наблюдать за этим и... завидовать в свободное от учебы время. Неожиданно он оказался не то чтобы "дружным классом" (как полагали в "А"), сколько живым. Класс "А" продолжал учиться - класс "Б" начинал жить. Трудно сказать, только ли в половом созревании дело - в стечении обстоятельств и наличии упрямства, в развитии характеров, как-то дополнявших друг друга, - или, может, в относительной одаренности трех-четырех человек и поисках выхода для накопившейся под прессом школы энергии. Уже невозможно сейчас установить. В начальных классах все писали диктанты и изложения, пришла пора сочинений.
Превозмогая скуку, рутину и зевоту, несколько человек в восьмом классе стали нести в сочинениях по литературе откровенную отсебятину. Учительницы изумились и вначале стали осторожно ставить оценки "хорошо" даже за откровенно безграмотные сочинения. Эти несколько, не получив отпора, вошли во вкус и принялись писать вообще не по теме (по причине малого знакомства с изучаемым произведением), стишками и прочее. Дальше - больше. Унылая стенгазета превратилась у них в анархистское дацзыбао, размашисто разрисованное цветными мелками, не умещавшееся на отведенном для этого стандартном стенде и крепившееся кнопками прямо на стену в классе. На каждый свежий выпуск беззаконного чудища сбегались посмотреть учителя и ученики других классов. Когда в стенгазетах появились шаржи на учителей (оказалось, что двое в классе прилично рисуют, свободной рукой), те заволновались, но по какой-то странной причине продолжали терпеть. Те же несколько учеников обозвали себя aurea mediocritas, что по латыни означает "золотая середина" (так как не было среди них никого, учившегося без троек и двоек, их успеваемость по всем предметам учитель английского языка почти исчерпывающе определил формулой "файв-ту-ту-ван"), затем нашли общий язык с двумя полуотличницами, пользовавшимися доверием учительской, и уговорили остальных написать письмо директрисе с просьбой послать весь класс "Б" поработать в колхоз в конце учебной четверти - и поразительно, но это сработало! Приближалось 50-летие советской власти, и школьная парторганизация искала способ выслужиться перед вышестоящими, проявив инициативу снизу. Опять же трудовое воспитание.
Милиция по просьбе школы выделила в качестве шефской помощи два "воронка", и оба восьмых класса, "Б" и "А", укатили на несколько дней золотой осени на природу, в колхоз имени писателя Василя Стефаника (в новелле которого, включенной в школьную программу, голодный крестьянин наелся тараканов, попавших в жидкое хлебово, приняв их на радостях за фасоль, - электричества не было еще на селе, - а узнав правду, лег и отдал богу душу). В зарешеченном окошке воронка класса "Б", набитом учениками под завязку, полоскался на ветру самодельный плакат "В труде рождается фигура!", глядя на который и на совсем детские лица веселящихся до упаду пассажиров, крестились галицийские старухи, застывая на обочине дороги.
Классы разместили в колхозном детсаду, в первый же день произошла стычка с кем-то из местных, и к вечеру территорию детсада окружили сельские хлопцы, от мала до велика, и принялись кидаться камнями из-за всех заборов и с деревьев. Двое наших рисовальщиков и заводил еще днем ушли в поисках приключений в село и не вернулись к отбою. Дождавшись, пока погасят свет, и выбравшись через кухню наружу, мы с парой приятелей отправились на поиски, заподозрив, что их могли крепко избить.
Село было странным, расположенным на холмах и расползавшимся во все стороны, по его крученым, размытым дождями улочкам между высокими плетнями молча бегали одни собаки. Это было родное село писателя Стефаника, и оно все еще жило, как в дурмане, воспоминаниями о съемках здесь в прошлом году фильма "Каменный крест", - по другой его новелле. Снявшегося в нем в эпизоде хлопчика Мисьо, лихо подбиравшего носом мутные сопли, нам представили сразу по приезде как местную знаменитость.