Про пальчик долго вспоминала. О разбитых коленках быстро забывает, часто падает на ровном месте, ушибается, говорит, что не больно. Может съесть лимон как яблоко и не поморщиться. И еще чеснок с солью и без хлеба. Приходится прятать от нее все острое и соленое.
Жаль, в центре психологов не стало, Хельга бы водила внучку, ей нравились милые молодые женщины, нравилось, что занятия проходили на ковре, только вдоль стены стояли детские стулья. Психологи тоже сидели на ковре в кругу детей, что-то показывали и рассказывали, а малыши свободны, кто ползал, кто игрушку ломал, ни разу не видела, чтобы ссорились или дрались. Сейчас бы Юлу к ним, научили бы с детьми играть, а то стоит у детской площадки, сложив по-взрослому ручки на груди, и наблюдает, как другие бегают. Хельга вовлекает в игру, но она так и остается в сторонке. Что-то мешает, какой-то барьер, хочется со всеми, а не умеет. Где психологи, куда делись, даже Вика не знает. Ни психологов, ни беременных, ни детей, а Вика довольна. Она и тогда убирала помещения, и сейчас, но сейчас лучше, есть чем поживиться, то пирожное оставляют, то сладкую воду. Только чай - кофе не трогать, остальное, пожалуйста.
При Зое было, Хельга в очередной раз вспомнила о психологах, куда могли деться, Вика раздраженно ответила:
- Куда - куда, на Украину. Нам они не нужны, как-то жили без них. И теперь заживем неплохо.
- А беременные? Им что, учиться уже не надо?
- Атож, пусть в церковь ходют, пользы больше и беременным и семейным молиться о покровителе, - она кивнула на небо.
Зоя недоуменно посмотрела на ветки ореха, дошло, усмехнулась:
- На небе кроме птиц ничего живого, да еще самолеты с ракетами летают.
- Ты что, не веришь? - возмутилась Вика, - бог есть, однозначно, иначе, кто нас создал.
- Родители, - Зоя резко повернулась и направилась в хозблок заваривать свой чай.
- Притащила от любовника торт в коробке, хоть бы поделилась, - тихо, чтобы не услышала Зоя, пожаловалась Вика.
Хельга старается не пропускать службы в храме, советовала дочери, но та усмехнулась: "Много ты выходила, хоть бы мужа нашла себе". Да, надеялась, сколько машин у храмов собирается по праздникам, как бы ни уставала, службу стояла от начала до конца. Один мужчина назначил свидание, гуляли по центру, зашли в кафе, он заказал ей шоколадное мороженое. Перед расставанием спросил, почему развелась с мужем. "Муж другую нашел, попроще, - сказала она, - испугался моей духовности, неверующий был".
Больше мужчину не видела. Сходила к гадалке, оказался женатый, хотел попользоваться Хельгой, но бог миловал. Гадалка та самая, что раньше сказала: бывший муж был приворожен женщиной, да так, что уж ничего не сделать, - кровью. "Убил кого?" - ахнула Хельга. "Нет, менструальной, самое сильное приворотное зелье, сильнее не бывает, сильнее только смерть. Хочешь приворожить?" Хельга отказалась. На алименты не подавала, но он и без того материально помогал Майе до ее замужества.
Дочь говорила по телефону, сначала тихо, потом все громче, Хельга невольно прислушалась.
- Как выглядит вечность? Пусто, в смысле, не на что смотреть. На себя? Но там нет зеркал. Только чувствую. Что чувствую? Холод. Свет? Он там не нужен. Почему? Не почему, а зачем, повторяю, не на что смотреть... и не на кого, свет нужен нам на любимых смотреть.
Если дочь проходит мимо трюмо в прихожей и не смотрит на свое отражение, значит, в депрессии. Скорее бы лето. А ведь Майя права, когда мерзнешь в будке, кажется, что так будет вечно.
Из комнаты дочери доносилось: "Любовь это чудо, может случиться, если повезет, или да или нет. Как ни старайся, или есть или нет... Кто мне нравится? Умелый... Скульптор? Это ты скульптор? Хочешь им стать? Так стань же. Когда у меня будет особняк с парком, приглашу тебя украсить аллею от дома до моря. Так что старайся, учись. А лучше осваивай сантехнику, драгоценный мой.
Хоть бы кто ее замуж взял, - Хельга крестится, - спокойнее была бы. В последнее время требует книги выбросить, раздражают, только место занимают, зачем их держать, зачем хранить, есть ноутбук, и достаточно. Но техника ненадежна, сегодня есть, а завтра сломается. Что делать? Смотреть на голые стены? Электричество тоже ненадежно, раз и отрезали провода, как уже было. Полгода без света сидели. У кого есть деньги, покупали генераторы, ставили на балконы, шумело так, что ночами невозможно было уснуть.
Дочь увела Юлу в свою комнату, Хельга прилегла. За стенкой пели. Чистые женские голоса в одной тональности. Что-то про Христа. Там живет слабоумная и ее мать. Потом запела девочка - подросток, наверху, и в тон ей слабоумная. Музыкальная перекличка, но уж очень заунывно. Тоска такая, будто в плену, хочется вырваться, вдохнуть полной грудью, не дает сердечная боль, сунула под язык валидол, задремала и увидела на зеленой поляне трех медведей, грубо вылепленных из глины: глыбу - папу, чуть меньше маму и круглого как колобок сына. А вот бегемотик - любимая игрушка Майи в детстве. Папа - медведь приказывает: "Бегом, быстро - быстро, на перекличку, в шеренгу становись", - она очнулась и услышала голос дочери: "Мой руки, я тебе сказала, всю грязь чтоб смыла. Вон сколько намесила". Все краски извела, придется опять покупать, - расстроилась Хельга. И стала собираться на работу в магазинчик под громким названием "Супермаркет".
Одноэтажное здание под магазин построил Марат, служил здесь в армии, так и остался, но вскоре часть помещения оборудовал под пивной бар, площадь скукожилась, в торговом зале не пройти, подсобка меньше Хельгиной кухни. С баром тоже заморочки, во дворах то разрешают, то запрещают, поэтому нейтральная вывеска: "Живое пиво на розлив". Для местных чуть в стороне под навесом столики.