Сейчас все складывалось неудачно: если они вдвоем да на машине, то надолго, а ведь скоро Зоя явится. От расстройства забыл, что дверь открыта, дочь взлетела по лестнице, ворвалась как торнадо, схватила пачку старых газет, выкинула на крышу, добралась до стеллажа с книгами. Он закричал, Елена застучала по трубе.
- Мы с Егором нанимаем грузовик, будем вывозить всю макулатуру. Ты меня понял?
- Только попробуй, - он замахнулся костылем и чуть не упал.
- Ага, услышал, прикидываешься глухим, а сам все слышишь. Не пустишь, найму бомжа за бутылку, он тебе вторую ногу сломает.
Снизу стучали по трубе, доносился голос Егора, дочь спешно удалилась. Пронесло. Теперь понятно, зачем они явились, раз Петр охромел, можно и похозяйничать. Не получится, иначе зачем так много хлопотал, чтобы отделиться от них.
Он закрылся на ключ и защелку. Алису пускать нельзя: под видом уборки, выкинет все подряд. Пусть хлам, но это его хлам, и никто не смеет входить без разрешения. Пусть упрекают, что у него нет родственных чувств, согласен, раньше были, теперь нет.
Не нужно помогать, прошу не лезть. Старый? Больной? Бывает и не только с ним. Что ж теперь, психбригаду вызывать? Елена не соглашается, боится вслед за ним оказаться там же.
Когда строил дом, второй этаж планировался как чердак. Но жить с семьей в двух комнатах после рождения дочери не смог, на чердак провел канализацию, электричество, отопление, трубу по периметру, поэтому тепло даже когда задувает штормовой ветер, на газ не хватило сил и денег, но и без этого сумел оформить как жилое помещение под официальным названием "Мансарда", - вкусное, пьянящее, как вина Массандры.
Все бы ничего, но периодами в непогоду нет света, и чтобы согреть воду в чайнике, надо спуститься вниз. Возможно, попросит помочь соседку Веру, но после того, как дочь уедет на центральный рынок, там торговая точка. Раньше киоск штучного товара был на троллейбусной остановке, днем сидели поочередно, ночью только Егор, высиживали неплохо, особенно в ночное время, но сейчас все киоски убрали. Алиса мечтает о магазине, но пока нет денег.
Донеслись крики, дочь частила, явно проигрывала матери в громкости, вот выкрикнула нечто вроде: да живите, как хотите, - последнее слово за ней, слетела со ступеней, машина отъехала.
Немного обидно, предполагалось, что семья и дети нужны, чтобы в старости и немощи получить хотя бы чашку чая, можно без сахара.
Старался, как мог, учил музыке, но скрипка валяется под диваном.
Все надеялся, что одумается, что услышит его, будет брать уроки пения, ведь уже небедная, но прибыль конвертировалась в мишуру. Зачем ей столько юбок, каждое утро выбирать между длинной и короткой. Их больше десятка? Спасибо за подсказку, женщины родные, какие же вы свободные, одна юбка и хватит, зато без заморочек. "Без одежды еще лучше, климат позволяет полгода ходить в трусах, а полгода в шубе", - развивала тему жена, знал, надолго, и жалел, что нет кнопки выключателя.
Настоящая свобода, когда нет выбора. Абсурд? противоречит очевидному? Хотя как посмотреть: если свобода внутри нас, то раб свободнее рабовладельца, потому что он ни за что не отвечает, даже за себя. Ему плевать, потому что нет выбора.
Он почувствовал жар, снял свитер, стало холодно, разволновался да еще натощак, утомился, бессилие сковало мышцы. Зазвенело в ухе, потряс головой и услышал глухой звук лопнувшей струны, обычно предчувствовал, когда это случится, но пальцы опережали, получали сильный удар, боль долго не проходила.
Сейчас тоже болит, но ведь слышит, будто в молодость вернулся. Врачи давно предупредили: если не будет лечиться, воспаление перейдет на мозговые оболочки, характер будет меняться не в лучшую сторону. Лечился, даже в госпиталь устроился в радиорубку, подбирал музыку для лежачих больных. Болезнь остановили, но слух не обещали.
Приговор врачей не обсуждается, но не все так просто, как было с отцом: сначала он перестал слышать мать. Она кричала, на повороте улицы было слышно, отец прикладывал ладонь к уху, смотрел на нее небесным взором и счастливо улыбался. Думали, издевается, ведь когда Алиса тихо говорила за спиной деда: "Старый дурак", он резко поворачивался, глаза его темнели, рука сжимала трость, мог ударить. Дочь отскакивала, и они вдвоем с Еленой смеялись. Таким смехом только нечисть будить. Никогда не слышал, чтобы смех передавался по наследству.
Он ведь тоже вначале перестал слышать жену, не притворялся, действительно не слышал, периодами, и вдруг, как по щелчку включалось радио, звучало вразнобой со всех сторон, он дергался, оглядывался, что-то чудилось за спиной, кружилась голова. Советовали беруши, но от них звенело в правом ухе. Беруши нужны, жена не встает с осени и периодически стучит молотком по трубе отопления, ему кажется, что вбивает в уши гвозди, длинные и ржавые.
Бывает, в бессонницу слышит, как завывает ветер, как в ночи лают собаки (неизвестно, слышит или вспоминает голоса из прошлого), давление растет, пульс ускоряется, в правом ухе барабанная дробь, так и мучается до утра, потом полдня спит.
Непогода затянулась, от ветра бьются о ступени ветки сливы, кажется, кто-то поднимается на крышу. Он еще раз проверил дверь, заодно потренировался в ходьбе с костылем.
В мансарду есть еще путь через веранду. Веранда поделена на две части, в передней кухня, дальше за занавеской на диване лежит жена и смотрит то в окно, то в телевизор. В этой части сохранилась деревянная лестница, ведущая к нему, обычно на ней стоят цветочные горшки. Лестницу не убрал, все некогда было, а квадратную дыру в потолке закрыл крышкой и для надежности придавил двумя пудовыми гирями да еще протянул канат через ручку и прочно закрепил на крюке в стене. Иногда цветочные горшки переставлялись на подоконник, значит, зять пытался открыть крышку снизу. Открыть не получится, только взорвать. Вероятность взрыва не исключается: если вожжа попадет под хвост, дочь перестает соображать.