Про женский лагерь разговоров с Сергеем не было, но много историй о том, что немцы работали на заводе вместе с нашими уголовниками и перевыполняли норму. Бараки, в которых жили, содержали в идеальной чистоте, как и дорожки, чего хочешь, западная культура.
"Не веришь? - возмущался Сергей, - рассказывали очевидцы, бывшие уголовники, лежали в туберкулезном отделении, в основном сидели в курилке, а я подслушивал, что еще делать в больнице".
Про культуру от уголовников чудно слышать, видимо, Сергей добавил от себя, он увлекался западной литературой, брал книги и журналы в библиотеке. К джазу приобщил тоже он.
Учительница немецкого языка пришла в их пятый класс во втором полугодии. От сына классной руководительницы они узнали, что она в войну служила в нашей армии переводчицей. Возможно в конце войны.
Светлоглазая, светловолосая, с тонким изящным носом, стройная, в сером строгом костюме, держалась прямо, но показалась типичной немкой, какими их рисуют на карикатурах: круглые ледяные глаза и длинный узкий нос. Таким клювом стены крушить. На первом уроке она долбила немецкие звуки и слова, требуя правильного произношения, но от ее взгляда и резкого голоса пробивала дрожь, - не получалось повторить правильно.
За последней партой сидели две девочки: высокая и стройная рыжеволосая Лида Клейн и маленькая блондинка Галя Мамедова, - незаметные, на переменах сидели в классе. Пугливые, их редко вызывали к доске, учителя спрашивали с места, они ошибались, краснели, учились так себе, на тройки.
Очередь дошла до них. Петр повернулся в их сторону и подумал, обе упадут сейчас в обморок. Встала Лида Клейн, откинула за плечи косу и легко заговорила на немецком с учительницей. Потом встала беловолосая Галя и заговорила не хуже Лиды. Втроем проговорили до конца урока.
На глазах изумленных зрителей лицо учительницы оттаяло, порозовело и подобрело, она превратилась в красавицу. Точь-в-точь Александра у них в гостях за праздничным столом.
Возможно, он совместил ее образ с учительницей немецкого языка, отсюда немецкая речь, хотя, по словам отца, Александра знала только руский и понимала украинский.
С именами девочек происходили метаморфозы. Лида к окончанию школы стала Линдой, и еще "е" в фамилии сменилась на "я", а Галя Гузелью, еще раньше ее стали называть Гулей.
Гулю он провожал после предновогоднего вечера в школе. Жила она у самого завода,
надо пройти заснеженное поле, летом картофельные огороды. Но за полем только заводской забор, там нет жилья. Гуля засмеялась. Он обнял ее и попытался поцеловать.
По колено в снегу прошли поле и ступили на расчищенную дорожку, ведущую к двери в половину его роста, Гуля постучала: открыла женщина, Петру показалась лилипуткой, нет, нормальная, пол был низкий, посмотрела на него, улыбнулась, пригласила войти.
Внутри был тепло, но дымно, слезились глаза. Когда он вышел и огляделся, увидел несколько таких курятников, к ним были проведены электропровода. В воздухе пахло дымом.
Жизнь менялась в лучшую сторону, появились хрущевки, убрали железнодорожные линии, проходившие по поселку. Гузель пригласила его на день рождения в новую квартиру, пришли одноклассники, мать накрыла стол и ушла в другую комнату не мешать веселиться молодежи.
Петр зарегистрировался в интернет - клубе на Одноклассниках и стал общаться с Мишей Петровым. Они дружили, вдвоем ездили на улицу Ленина в магазин "Филателия" за марками, вместе посещали фотокружок и увлекались джазом, приходили слушать к Сергею.
В году десятом или позже, уже не помнит, Михаил приехал в гости. Как-то поспорил с Еленой, она сказала, что он приезжал в девяносто пятом, но тогда Одноклассников не было.
Михаил приехал один, хотя, по его словам, у него крепкая семья и любящая жена. Он возмущался, что Крым не российский, и все молчат в тряпочку. Петру казалось, что упрек ему лично.
Петр спросил, не слышал ли он от кого-нибудь о лагере немецких женщин, что говорится, без задней мысли, Михаил завелся: "Нам это зачем, они сами к нам полезли, жалеть их не собираюсь. Не забывай, что американцы сбросили атомные бомбы на города Японии". Последний аргумент Петра сразил, он не нашелся, что ответить. Да, сочувствовал женщинам, как сочувствовал бы всем пострадавшим. Убивали? Да, виновны, но ведь был Нюрнбергский процесс. Вот и хватит, - подытожил Михаил.
Петр не удержался, стал оправдываться:
- Я разве что-то говорю, но знать историю надо, белых пятен быть не должно, это как плесень, расползется, не вытравить. Я не судья никому, потому что поздно родился. И теперь я сижу в последнем ряду, как писал Ницше, - повторял Ефима, - и наблюдаю, понимаешь? В последнем ряду. История непрерывна, как время, зачем ее насильно прерывать. И разве тебе неинтересны судьбы этих женщин?
- Нет, не интересны.
Больше не обсуждали.
В последний вечер перед отъездом они выпили лишку, и Михаил устроил скандал. Обошлось без драки, но осадок остался.
Ссора началась с того, что заговорили о Чабане. Михаил вместе с ним работал год до поступления в вуз, тогда в школе было два выпуска: десятые и одиннадцатые классы, поступить в институт он мог, но хотел в университет.