Не хотела, но выхода нет, включила подогрев под пластиковым полом.
Когда впервые увидела голубую плитку с цветочным орнаментом, восхитилась, умеют же делать, хорошо бы такой пол в ванной. Сменщица Надя предупредила: "Начнутся холода, тогда и оценишь красоту". Отмахнулась, главное, чтобы грело, но от пластика несет удушающим запахом химии, текут слезы, на глазах пелена, все вокруг в густом тумане. Даже испугалась начавшейся катаракты, как у отца, на всякий случай сходила к врачу, ничего не нашла, но посоветовала работу сменить, лучше без химии. Теперь старается подогрев включать редко, хотя мерзнет, с холодами тонкая фанерная дверь перекосилась, на засов не закрыть, щель с ладонь, задувает так, что пол покрывается инеем. Надя принесла обогреватель, но Ира потребовала унести, чтобы не случился пожар. Ира на словах добрая, но в их нужды не вникает: зарплату получают, остальное неважно, кому не нравится, пусть уходит. Нет, она так не говорит, но и без разговоров понятно.
Ее муж, Обдуленко Иван Иваныч, был владельцем культурно-образовательного центра. На логотипе крупные буквы: КОЦО, друзья и знакомые Иван Иваныча так и называют его Коцо. Культуры уже нет, теперь это деловой центр, правда, документы до конца еще не оформлены. По слухам магазин канцтоваров с крышей в стиле готики город не то отсудил, не то выкупил, кто как говорит. Иван Иванычу осталось здание, где проходили тренинги и ему платили за аренду помещений. Сейчас их занимают деловые люди, как говорит Вика, приезжают на машинах, оставляют их за воротами, ни пройти, ни проехать. Хлопают калиткой и быстрым шагом проходят под будкой, все мужчины среднего возраста в строгих костюмах, причесанные, с папками для бумаг.
Откуда столько деловых? Раньше не встречала, только по телевизору. Энергичные, все сметут и их центр до кучи. "Неместные, - объяснила Вика,- семьи оставляют и приезжают, здесь возможности для роста". Неместные, деловые, но тоже мужчины, может, Вика присмотрела кого.
Хельга пыталась сдружиться с ней, уже не первая попытка, кто знает, может, среди деловых есть и неженатые. Пыталась разговорить Вику, когда она после уборки помещений выходила подметать гранитные плиты. Но быстро надоедало, какой интерес слушать о том, что готовит дочь, чем болеет внук, уже второй, и какой умный кот, все понимает. Хельга спрашивала о зяте, Вика пожимала плечами, уехал на заработки, здесь работы молодым нет. Деловым есть, а молодым нет.
Выдаст информацию о внуках и дочери и все, некогда, работать надо. О работе ничего, только то, что Иван Иваныч щедрый, ценит ее, подарки делает к праздникам, и все, точка. Но об этом всем известно.
Иван Иваныч на глазах пожелтел, постарел, ему уже шестьдесят. Хельга помнит, когда отмечали юбилей, в ресторан пригласили только Зою. У него голый череп, первое время, когда устроилась к нему, думала, стрижется под бандита. Лицо некрасивое: бугристый нос, злые темные глаза, желтая кожа, покрытая сетью морщин.
Иногда кажется, что взгляд его теплеет, не то, что раньше, скользил равнодушно, и она чувствовала себя униженной.
Ирина бодрится, всем улыбается, поговаривают, что дочь выдали замуж заграницу.
Может, из-за токсичной химии, а, может, из-за недосыпа, пейзаж за окном кажется нереальным. Шевелит пальцами, щиплет кожу, больно, значит, не галлюцинация, и она не шизанутая, как называл ее отец. Это не сон и не кино, она, действительно, сидит на посту номер один, согласно табличке за спиной, в тесной будке, типа скворечника, на уровне второго этажа.
Как-то забежала дочь, любопытно, где мать устроилась, потом рассказывала Юле, что бабушка поселилась в скворечнике. Зачем? Чтобы Коцо притаскивал ей червяков и насекомых. Зачем? Кушать.
Юла поверила, на прогулке после дождя схватила червяка на дороге и запихнула в рот. Ребенок шуток не понимает, - устала повторять дочери. Плохо? Как сказать, у брата, например, чувство юмора зашкаливало, он сыпал в компот соль и перец, однажды в кувшин с водой влил уксус. Отец сплюнул и усмехнулся: нет, чтобы воду в вино превратить, ведь были люди, умели. Да на такое доброе дело и свечей не жалко. Мама возмутилась: "Мозги бы тебе заменить" - "На твои куриные?".
Отец смеялся, когда Коля шприцем выдоил коньяк через пробку и влил чай, даже вспомнил свою молодость, тогда был самогон, добавлял квас, но без шприца, просто из одной банки переливал в другую. Ни разу не попался. Пил он мало, не нравилось, любил вечерами читать, а Коля спился и умер, спохватились не сразу, дня три пролежал труп. В той комнате долго и страшно умирал отец.
Брат поселился у них, когда Хельга ушла от мужа и вернулась к отцу с трехмесячной Майей. Считалось, что брата выгнала жена из-за пьянства, но скорее боялась, что ему не достанется квартира. Он поселился в средней комнате, редко выходил, только в туалет, закуску покупал в баре, водку в магазине, все рядом. Друзья забирались к нему через лоджию: когда-то отец сделал ступени в палисадник, огородил его забором от дороги и посадил две яблони. Такое право было у всех живущих на первых этажах. Отцу не нравились друзья сына, и он хотел сломать ступени. Но брат не разрешил, чуть не подрались.
Чтобы заглушать пьяные голоса, она включала телевизор, музыкальный канал. С тех пор не любит музыку, поэтому Майя слушает ее через наушники.
Время за полночь, клонило в сон, она закрыла глаза и увидела террасу с полом, выложенным плиткой с выпуклым рисунком, как в сауне. Прошлым летом устроилась в частную гостиницу и мыла эту сауну шесть раз в сутки каким-то средством в банке без наклеек, ногти стали слезать, и резиновые перчатки не помогали, но платили неплохо. Акриловых красок накупила, хватило надолго и дочке и внучке, в основном красного цвета, Майя писала маки, оттенка, как пятно на гранитной плите. Или это скрюченное тело? Похоже на эмбрион в матке, только большой, как взрослый человек. Голый, с содранной кожей.