Она вздрагивает и открывает глаза: все тот же заснеженный двор. У сарая, где темно, вроде что-то шевелится, появилась голова над забором, все выше, вот нога, перекинулась во двор, нет, ветка ореха закачалась на ветру. Кому и зачем лезть: почти центр города, на параллельной улице полицейский участок, - успокаивает она себя. Но чудятся шаги, безжалостная поступь. Добраться до нее можно только по металлической лестнице. Так и есть, ритмичное цоканье. Посмотреть бы, но страшно, трясутся руки, решается, приоткрывает дверь, на ступенях пусто. Поздно догадалась, что на снегу должны оставаться следы.
Страх не отпускал. Столько мрамора. Зачем? Чтобы деревья не сбежали? Может, могильник, и никто, кроме хозяина, не знает, кто там похоронен? Души умерших бродят ночами по двору, вот почему так неспокойно. Вот почему такой мрачный Коцо. Вот почему ему не нравилось, когда собирались беременные на тренинг и присаживались на бордюр. Но скамеек не было, и он выносил табуреты. Понимал, на могилах нельзя сидеть, тем более беременным.
Она крестится и шепчет молитву.
Жаль, что нет уже тренингов. Интересно было наблюдать за беременными, редкая приходила одна, обычно с мужьями, детьми, бабушками и дедушками. Бабушки разные, а дедушки интеллигентные, понятно, работяга не станет сопровождать свою беременную дочь на тренинг. Он и слова такого не знает, Хельга тоже раньше не знала. Дочери уходили на занятия, а их отцы и свекры оставались, она спускалась и вела с ними беседы. Радовалась и завидовала, как много счастливых семей. Вика не соглашалась: родят и все изменится. Может и так, муж был внимательным, когда она носила Майю.
Познакомиться бы с кем из деловых для серьезных отношений, без мужа плохо. Но думает вяло, устала, замерзла. Хочется спать, закрывает глаза и видит заснеженное гладкое поле до самого неба, линия горизонта нечеткая, как и хвойные деревья в морозной дымке, она встряхивает упругую ветку и смеется - смеется, слизывая растаявшие на губах снежинки. То ли снится, то ли навеяно картиной двора.
"Не была ты там ни разу и поля с лесом не видела", - ворчит отец, а мать улыбается и отводит взгляд, не подтверждает и не отрицает.
Но ведь помнит: простор белее белого. И деревню помнит, где ее зачали, с тех пор не побывала ни разу. Но ведь помнит. Здесь тоже падает снег, как сейчас, день, два, какое поле до горизонта, здесь живут тесно, из простора - небо и море. А ей бы хотелось туда, где лес, бредешь по нему, деревья расступаются и перед тобой лужайка с сочной травой и душистой земляникой. Все мечтала окончить школу и вернуться на родину.
Отец злится: посмотрим, как проживешь одна, а мать печалится, затаенная боль, столько лет прошло, когда она, беременная Хельгой, с мужем и четырехлетним сыном переехала в теплый край, так и не смогла с этим смириться.
Вынуждены были, в деревне жили впроголодь, вот и переехали к тетке Тоське, сестре отца. Тетка удачно вышла замуж за военного.
Занюханный городишко, как их районный центр, машина проедет, пыль полчаса висит в воздухе, разве что Крым и город боевой славы. Военный городок - с гордостью говорила тетка, отец был недоволен, не сеют, не пашут, а живут лучше деревенских.
Отец с матерью работали на стройке, получили квартиру, тетка приходила редко, к себе не приглашала, хотя и жили по-соседству. Когда отец умер, Хельга сняла зал в кафе, пришли родственники: тетка с сыном и двумя невестками, один сын умер молодым, оставил жену с двумя сыновьями, - уже большие, пришлось знакомиться.
Родной брат Коля был старше ее, помнил деревню Дубровку на реке Вятке в Кировской области, как он на санках летел с горы, как на лыжах катался с отцом в лесу, и белки сопровождали их, перескакивая по веткам, бежали впереди, будто играли ними в догонялки. На поминки пришел сын брата, ей племянник, не узнала, был школьник, стал мужчина. Где только не воевал, был легко ранен, но неудачно, в голову. Заговаривается. У него сын растет, но бывшая жена не разрешает им встречаться. Тут же на поминках случился скандал, Хельга пожалела, что пригласила их вдвоем, думала примирить. Племянник ушел, а невестка долго и нудно рассказывала о психиатрическом диагнозе, о дорогих лекарствах и о том, как с ним было трудно, поэтому и развелась.
Иногда она думает, что все несчастья от переезда, надо было оставаться на родине. Там хорошо.
. "Да ты сумасшедшая, помнишь то, чего никогда не видала", - слышит она голос отца, и нет уже матери защитить ее. И отца тоже нет с прошлой весны. Спаси душу его грешную, шепчет молитву, крестится.
Понимает, как не понять, пусть дочь не крутит пальцем у виска, а Юла повторяет за ней, - у нас у всех есть память, так? в ней сохраняется все, что было. Но и фантазии мы тоже помним. Значит, они тоже реальны, допустим, из другой жизни. Еще никому не удалось опровергнуть теорию переселения души, не говоря уж о ее вечности.
Бог тоже реален, хотя мы его не встречали, не видели. Но он есть, иначе, кто сотворил все вокруг и нас тоже. И если она видит себя на террасе, стоит закрыть глаза и захотеть, то какая это фантазия, это реальность из прошлого. Она другая: высокая, стройная, лицо не такое - татары за свою принимают, а удлиненной формы, аристократическое, как на картинах русских художников позапрошлого века.
Обычно стоит у круглого столика на террасе, вдыхает аромат цветов (розы, лилии, хризантемы) в хрустальной вазе, ветерок играет подолом платья в бело-голубых переливах из натурального шелка, опускается в удобное кресло и любуется вековыми елями. Порыв ветра и легкая штора взлетает, пытаясь дотянуться до ветки как ладонь великана.