Что-то хрустнуло, выпрямляет спину, тонкий профиль, лебединая шея, без подушки безопасности на загривке, как говорит дочь, - гордо поднимает голову и ждет его. Не явился ни разу, но верит, он в пути и еще не дошел до нее. Дойдет, хоть и заждалась, еще чуть-чуть, пусть дочь напоминает, что скоро ей полвека, круглая дата, - большая любовь случается и в девяносто лет.
Почти ничего, кроме, пожалуй, цветов, в этой картине не меняется, даже отражение хрустальной вазы на полированной поверхности, даже игра солнечных зайчиков на паркете. Но в последнее время вместо зайчиков отблески красного заката. Как ни старается изменить, хотя бы на розоватый, не получается, перед глазами двор из плит темно-красного гранита. Днем не так пугает, как вечером, когда ярко светит прожектор на крыше напротив.
В игре теней на гранитных плитах чудятся то кресты, то лики святых, а то и черт с рогами. Свят, свят, она крестится и успокаивает себя: что-то будет меняться, ведь не зря падает снег.
Хуже не будет, уже пора, Иван Иваныч все угрюмее, машин у ворот все больше, деловые мужчины тоже угрюмые, такое впечатление, что заклинило челюсти, а что, возможно, если долго напрягаться, как крепкие орехи разгрызать.
Если постоянно думать, и ей челюсть может заклинить. И все труднее извлекать уютную картинку.
Терраса с видом на лесную поляну, окруженную темными елями, приснилась, когда отец решил строить маленький домишко на участке в четыре сотки, рядом с морем. Вообще-то ему нужна была крыша, укрыться от дождя и складывать лопаты да грабли с ведрами, Хельге - уголок, прятаться от семейных скандалов по поводу и без. Дома такого угла не было, комнату делила с братом и с нетерпением ждала, когда Николай женится и уйдет жить к жене. Женился, ушел к жене, а мама перебралась в ее комнату на диван брата. Все бы ничего, но пьяный отец врывался ночью в поисках жены. Одно слово, вспыхивал пожар и сжигал накаленные до предела стены.
Обсуждение будущего дома на время их объединило. Отец даже непутевого сына терпеливо выслушивал и даже согласился, что перила для крыльца нужны, катимся в старость, ничего тут не поделать. Пока докатился только отец, мама умерла раньше, брат не дожил до тридцати пяти. Молодой был, не то, что отец, всех извел своим дурным характером.
Она спохватывается, грех какой, так об отце, крестится и обещает себе чаще молиться за упокой раба божьего Сергея, неверующего, но крещенного.
О террасе заговорила мама. У нее было больное сердце, даже готовить не могла, задыхалась у газовой плиты от нехватки кислорода, открывала настежь окно даже зимой, отец ругался. Ей хотелось летнюю кухню на свежем воздухе, типа террасы с электроплиткой, готовить, не падая в обморок.
Хельга попросила для себя мансарду, и от террасы не отказалась бы, но больше из-за названия, похожего на терракоту, - после техникума недолго работала в мастерской по изготовлению терракотовых горшков, недалеко от дома. Лепили из красной глины, добывали поблизости, но рядом стали строить жилые дома, мастерскую закрыли, глину закатали асфальтом.
В детстве после дождя любила бродить по лужам, глина на солнце быстро высыхала и ровно покрывала ноги, будто красные носочки, отмывала в морской воде, что ей тоже нравилось.
Внучка Юла тоже любит бродить по лужам, Хельга разрешает, но Майя выводит дочь на прогулку, как собачку, - присесть под кустиком и назад, в случае с Юлей - понюхать цветочки, круг - другой на карусели и домой. Все дергается, все торопится, ладно утром на учебу, а вечером куда спешить?
Мансарда? - переспросил отец, - сказала бы проще: чердак.
Хоть собачью будку, только бы не лезли. Не получилось, отца хватило только на навес для инструмента и укрыться от дождя. После его смерти участок зарос сорняками, соседи накидали камни и мусор, а навес упал, - прогнили деревянные подпорки. Неизвестно, кто теперь будет копать грядки на садовом участке.
Под утро в борьбе с креслом заболела спина, она легла на пол, свело ногу, не вытянуть. Пока возилась, устала и впала в сон, один и тот же с некоторыми отклонениями. Это не сон в обычном понимании, когда одни картинки сменяются другими, трудно порой обнаружить связь между ними. А тут другое, параллельная реальность, как сказала бы умная дочь. Один и тот же камень, как колокол в Херсонесе на берегу моря (их часто возили на экскурсии, когда она ходила в школу), иногда видоизменяется, гигантское грузило, болванка, кусок железной руды, дура без мозгов, - висит на цепи. Задирает голову и не может понять, на что цепь крепится. Знает, что нельзя трогать. Всегда знала. Вокруг контуженые лежат, как после боя. Женщина на коленях держится за голову, кровь течет между пальцами, - и бормочет: "Ведь мизинцем задела, коснулась только, палец дрогнул, и вот, не успела".
Так и хочется потрогать, нельзя, лучше пройти мимо, пока безветрено. Такой груз, приложится насмерть.
Из уроков физики помнит закон Ньютона: сила падения прямо пропорциональна высоте. А если высота - бесконечность? Какая силища!
Раз приснилась собака, подбежала, лапой болванку тронула, дура качнулась, собаку не достала. Дура качается, собака хвостом виляет, а вокруг люди падают, ужас, что делается, как на картине после сражения. Хельга не помнит, как тоже на четвереньки встала, собачка закрутила хвостом, облизала ей лицо. Мокрый шершавый язык, щекотно, она смеется, собачка повизгивает, а дура качается над их головами. Люди падают, а ей так и хочется крикнуть: вставайте по-собачьи, но не может, почему-то нет голоса. Болванка замерла, тихо кругом, на всякий случай поползла на четвереньках. Проснулась, обрадовалась, что всего лишь сон.