— Поэтому я и решил их опередить. И привязать вас, извините за слово, хотя бы к какой-то медицине… Здесь документы, оформленные задним числом, вам осталось только поставить подпись. Это значит, что вы работаете при нашем аптекоуправлении как заготовитель лекарственных растений. И дома вы почти не бываете — собираете в горах сырье… Но работа есть работа. Здесь перечень, сколько чего надо сдать к концу лета. Все другое — моя забота. На этом прощайте, брат, до осени! Прошу вас, не долго собирайтесь.
— Но не спешить же так, как мертвецу рубаху шьют?
— Вот именно, спешить. Самое позднее — до утра. Да, еще о вашей зарплате… Деньги будут только к осени. Как-то выкручивайтесь.
— Пустое. Свадьба рубаху найдет.
Мужчина в белом халате пожал дедову руку. Мне даже показалось, что он хотел его обнять, но тут с машины крикнул шофер: "Профессор, вас вызывают по рации!"
Старик повернул во двор. Молча стоял и смотрел, как я работаю. Я почти физически чувствовал его внимательный, дружеский взгляд.
— Были гости? — спросил я, словно ничего не слышал.
— Были, — тихо ответил он. — Иногда мне кажется, что время обо мне забыло. Но не люди… Оставь зелень в покое. Пусть растет себе, как знает. Она зеленеет и цветет не для кого-то, не ждет на чужую похвалу и любование. И в этом ее молчаливая мудрость. А мы все делаем для чего-то и для кого-то. И нам за это платят. Кто чем…
Он говорил это, как всегда, словно сам себе. Так шепчут листья на дереве, так журчит ручеек, гудет шмель. Правда, выглядел он сейчас более задумчивым, чем обычно. Поднял с дорожки сундучок с инструментами и зашел в мастерскую. Впервые за все это время он не пошел "в работу", а остался дома. Приводил в порядок двор. Я тоже для отвода глаз искал себе занятие. Был готов к тому, что придется прощаться. Ждал, когда он поведет об этом речь. Вечером дед и вправду обратился ко мне:
— Ты ждешь от меня ответов. Все ждут ответов от того, кто готов отвечать. И не догадываются, наивные, что тот прочитывает ответы в их голосе, в их глазах, в душевном строе. Ибо в большинстве вопросов уже есть то, что хотят слышать. А в остальных вопросах нету для человека утешения… И я был таким, как ты, и не было вокруг того, кто бы посоветовал. Я должен был учиться слушать мир. Если мысль не приходила, я шел за ней в горы. Поднимался на гору каждое Божье утро вместе с солнцем. А затем спускался. И ответы прикатывались мне под ноги… Понимаю, сколь чудно это слышать. Но ты можешь и сам в этом убедиться.
— Каким образом?
— Завтра выходим в горы. Пойдем с первыми росами. Готовься.
Я не ждал такого поворота. И не ждал этого тона, не допускающего каких-либо возражений. Поэтому согласно пробормотал:
— Хорошо, но я не знаю, что брать с собой.
Никогда не забуду выражение его глаз. Его взгляд скользнул по мне, и в нем смешались и удивление, и сочувствие, и поощрение.
— Когда не знаешь, что брать с собой в путь, возьми одно — молитву… — промолвил тихо.
И я взял с собой только смену белья, несколько книг и ту синюю тетрадь. В тот вечер я записал туда еще одну фразу, сказанную стариком профессору: "С людьми теми хлопоты со всех сторон. Если будешь жить близко возле них — будешь для них потерян. Если далеко — утратишь их сам ”.
Богоспасаемый мир
Вышли мы ранним утром, и когда забрели в молодую кольчинскую рожь, солнце уже пробежалось по колосьям. Парной туман разошелся по полю, и из-под него, как из-под теплого руна, слышались голоса перепелок. Мы словно плыли в этих сизых свитках, освежающих наши лица. Шли налегке: старик с полупустым выцветшим заплечником, у меня вещи за пазухой. Вся одежда была на нас. Мне еще досталась мятая фетровая шляпа — так званая крысаня. В ней, да еще хорошенько заросший, я тоже был похож на моложавого деда.
— Рассветная мгла — предвестник погожего дня, — отозвался старик. — На Талагия большая надежда. Сегодня его день. Правда, будет жарынь. Видишь, какие росы сбиваем?
Я не только видел, но и чувствовал — мокрый был уже по пояс. Из Латорицы тянуло сырым лепехом и рыбным духом. Ветерок со стороны реки развеял туман и словно разнес по полю огоньки маков. Я сорвал несколько цветков, которые тут же в руке сложили свои нежные, как девичьи ланиты, лепестки.
— Горят, как жар, — сказал дед. — Будто бы червленые червецом.
— Чем? — переспросил я.
— Червецом. Букашка такая. Ею красили нитки, которыми вышивали потом цветы. Такое шитье не выгорает. Бывает, потускнеет с годами узорчатый рукав, выветрятся цвета, а червецовый узор горит, словно мак… Собирали червец только в июне, тогда созревали его соки. Вот тебе и июнь! Может, поэтому и называют этот месяц у нас так — "червень". А может, потому что черешни поспевают в эту пору. И гусень сейчас живо плодится в садах. И пчелиные матки сеют червей-личинок… Здесь долго можно гадать. Намного легче с названиями июля и августа — "липень" и "серпень".