Там, в Горовом гнезде, мы нашли и кое-что готовое, чудом сохранившееся с прошлого года. Та же морковь. Она чудесно сохранилась в земле, прикрытая толстым слоем листьев. Осенью он срезал ботву и укутал морковь на зиму. Говорил, что есть и другой способ, но с ним больше возни — обмазать каждый корнеплод мокрой глиной и высушить. В подвале лежали свекла и яблоки, переложенные лесным мхом. И кучка картошки, пересыпанной мятой и плотно укрыта папоротником. Но больше всего меня поразило, иное "консервирование". Бывало, больные приносили нам какие-то продукты — мясо, масло, мед. А нам надо было отлучаться в лес на несколько дней.
— Что будет с нашими припасами? — беспокойно спрашивал я. — Их ведь не уберечь.
— Сами себя сберегут, — спокойно отвечал он. Положил масло и мясо в баночки и залил медом. — Теперь можем и на полгода идти, с едой ничего не случится.
Так оно и было. До этого я не мог даже в мыслях допустить, что можно прожить лето без магазина, без денег. Сад-огород исправно кормил нас. И был нашей желанной гаванью, в которую мы возвращались после своих путешествий. Завершали здесь свои дневные труды.
Любил мой садовник в жару либо под вечер прилечь под разлогим ореховым деревом. Это было самое большое дерево в саду. Я садился рядом, и мы расслаблено блуждали взором по кроне, прислушиваясь, как тихо шевелятся где-то в глубине корни. И казалось, что деревья и взаправду растут с неба. Как он говорил: "Все сущее произрастает на земле из небесных семян. И мы тоже".
Время сгущалось вместе с сумерками, и мы оттягивали подольше момент прощания с садом до завтра. В конце, обычно, он говорил что-то о грядущей погоде: "Мальва опустила голову, и жимолость густо пахнет — к дождю…"
Потом мы укладывались, оставив деревья и камни в святом покое сторожить ночь.
Мы спали, и под высоким небесным шатром спал наш сад.
Рот не огород, его не огородишь
С долины собиратель черники принес очередное письмо от Оли.
"Благодетель ты мой! Твои ручейковые судна, полные жемчуга, до краев заполнили и мою тетрадь. Мою практику приняли досрочно. И то как! Была руководительница, кандидат филологии. Сказала, что это сокровища. И что для меня это уже основание дипломной работы. Впрочем, она и сама не прочь с этого поживиться. На готовый хлебок найдется едок! Она предполагает, что в памяти твоего (нашего) деда целые завалы архаичной лексики. А это ее докторская. Так она силой вырвала мое согласие, что я попрошу тебя собрать для нее такие слова.
Понимаю: это наглость, да еще и двойная. Как дед говорит: было бы корыто, а свиньи найдутся. Нашлись и на его корыто… Если не будет у тебя желания — забудь. Скажу, что ручейковая почта больше не приходит, или что дед совсем забыл архаику. Хотя, если пастух захочет, то и с козла молока надоит… Грубо, но это не мое — народное.
Не сердись. Куда сердце лежит, туда и глаз бежит. Правда, давно оно не видело тебя. Мое око. Зато сердце все помнит. (Это не фольклор)".
"Девица-красавица! Просьба твоя не дерзкая, а даже благородная. Да и я научен так, что лучше дать десяти, чем у одного попросить. Мы, простые и сирые, готовы прислужиться отечественной науке. Правда, для Светована это никакая не архаическая лексика, а отчая беседа. Она выходит из груди, как воздухи (не путать с воздухом). Рот — не огород, его не огородишь.
Чем слово древнее, говорит он, тем сильнее. Оно насыщается энергией времени и духом людей. Это Сокровища Вечности. Через лень ума эти слова выветрились с языка либо осели где-то в самом низу памяти. Но когда они подымаются оттуда и звучат, кровь предков радо откликается и оживает в наших венах. Ибо это не просто слова, а наша сила рода, наша защита, наш духовный хребет.
Не знаю, кого как, но меня уже одни только эти слова воодушевляют, словно просвечивают толщину времени загадочными огнями. Миллионы людей согревали их в груди, шлифовали устами. Они — словно отсвет прадавней и вечной души народа в тесноте и глухоте нашего мира. Слова-самоцветы, слова-перстни. Им уютно и хорошо на белых берегах листа. Я замолкаю перед их тихой речью и пускаю их по воде, как когда-то пускали хлеб, уповая на урожайный год.
Урожайных дней тебе и трудов, родная!"
Итак — мир слов Светована
О бедном он говорит: "Его карман паутина затянула".
О том, у которого нет аппетита: "Кушает, как свое ухо".
О коварном: "Огонь потушил — пеплом играет".