Второй нелёгкой задачей является определение взаимоотношений между двумя образами, имеющими равную архетипическую ценность, — образами Фраварти и Даэны. Здесь невозможно углублённое исследование данной темы; ограничимся лишь указаниями на то, как возникает эта проблема и какое её решение можно отыскать в некоторых текстах согласно схеме, уже опробованной прежде.
В маздейской космогонии Фраварти[30]9 являются женскими сущностями, небесными архетипами всей совокупности существ, составляющей световое Творение. Каждое существо, перешедшее из небесного или тонкого состояния (менок) в состояние материальное и зримое (гетик, материальное начало, само по себе непричастное ни к злу, ни к мраку, которые соприродны ариманическим силам, относящимся к духовному порядку), — каждое существо обладает в горнем мире своей Фраварти, исполняющей по отношению к нему роль ангела-хранителя. Более того: все небесные сущности, ангелы и архангелы, не исключая самого Ормазда, тоже имеют своих Фраварти. Они — световые Сизигии, то, что названо в Коране «светом поверх света». Ормазд открывает своему пророку Заратуштре, что без поддержки и подмоги со стороны Фраварти, ему не удалось бы защитить своё световое Творение от натиска противо-творения Аримана. Сама идея этой битвы обрастает драматическими подробностями, когда речь идёт о вочеловеченных Фраварти. В самом начале тысячелетней эпохи смешения Ормазд поставил их перед выбором, определяющим всю их последующую судьбу: либо остоваться в горних пределах, где им не грозят силы Аримана, либо сойти на землю и облечься в материальные тела, чтобы сражаться с аримановым воинством в материальном мире[31]0. Они отозвались на второе предложение решительным «да», откуда, согласно некоторым предположениям, и происходит их название, которое можно перевести как «сделавшие выбор». Практически же, в религиозных изображениях Фраварти, воплощённая в земном мире, просто-напросто отождествляется с человеческой душой.
Но тогда не может не возникнуть и такой вопрос: как следует понимать двумерную структуру, характерную для световых существ, если Фраварти «собственной персоной», то-есть небесные архетипы, сойдя на землю, отождествляются с земным «измерением»? Иначе говоря, если архетип или ангел, покидая горние пределы, обращается в земное существо, не следует ли предположить, что в таком случае ему самому понадобится некий ангел-хранитель, небесный двойник? Судя по всему, маздейская философия относилась к этому вопросу весьма серьёзно. Его решение могло состоять в идее земного союза Фраварти и человеческой души, причём первая из них остаётся неподвластной никаким ариманическим посягательствам[32]1. Однако, если рассматривать эту фундаментальную проблему, от решения которой зависит весь смысл человеческой жизни, практически принимая тождественность Фраварти и души, данный вопрос оказывается чересчур сложным, чтобы ответ на него мог заключаться в простом филологическом перечне материальных данных.
Философский же подход к проблеме предполагает обращение к эсхатологическому образу Даэны (это авестийское имя в среднеперсидском языке или пехлеви приобретает форму Дэн). Этимологически — это ясновидящая душа или ясновидящий орган души; онтологически же — свет, наделяющий способностью зрения, и свет зримый. Даэна — это и неземные видения горнего мира, и религия или вера, «избранная» Фраварти; она является также сущностной индивидуальностью, трансцендентным и «неботечным» Я, Ликом, который в сиянии своей вечности даёт верующему возможность лицом к лицу встретиться с душой своей души, ибо вера неминуемо ведёт к осуществлению и свершению. Все другие интерпретации образа Даэны сводятся именно к этому, лишённому противоречий толкованию. Его подтверждает эпизод посмертных мытарств души, когда при вступлении на мост Чинват ей предстаёт «небесная дева», первозданный Лик, одновременно свидетель, судия и воздаяние: «Кто же ты, чья красота затмевает все красоты земного мира? — вопрошает её душа. — Я твоя собственная Даэна. Я была любимой, ты возлюбил меня ещё сильнее. Я была красивой, ты сделал меня ещё прекрасней», — отвечает она и, заключив душу верующего в объятия, вводит её в Обитель Песнопений (Гаротман). Этот диалог, происходящий post mortem, снова возвращает нас к уже проанализированной выше двойственности отношений между Порождающим и Порождаемым. И, напротив, тот, кто разорвал союз, заключённый прежде сотворения мира, встречается с ужасной сущностью, со своим собственным отрицательным образом, карикатурой на ту небесную вочеловеченность, которую он сам в себе искалечил и истребил; изгой, выкидыш, разлучённый со своей Фраварти, — вот, что такое человек без Даэны. Даэна остаётся той же, какой она была в мире Ормазда, отпавший же от неё человек перестаёт видеть даже самого себя: вместо небесного светового зерцала ему предстаёт его собственная тень, его собственная ариманическая темень. Таков драматический смысл маздейской антропологии.
30
9 Такова исконная форма этого слова, которое, вследствие ошибочной орфографической лигатуры, читалось как
31
0 По поводу всего нижеследующего см. две наши работы, где приводятся отсылки к соответствующим оригинальным текстам: Le Temps cyclique dans le mazdeisme et dans l’Ismaelisme, Eranos - Jahrbuch, XX, Jurich, 1952, pp. 169 ss. (дальше в качестве сокращения — Temps cyclique). Переиздано в составе книги: Temps cyclique et gnose ismaelienne, Paris, Berg International, 1982. См. также наш труд: Terre celeste et corpi de resurrection: de l’Iran mazdeen a l’Iran shi’ite, P, 1960, pp. 68 ss. (2-ое издание под названием Corps spirituel et terre celeste.., P, 1979, pp. 61 ss. (сокращение ниже — Terre celeste).
32
1 В этом смысле можно было бы выработать антропологию Бундахишна (маздейской Книги Творения), согласно которой человек состоит из пяти сил: тело, душа, дух, личность и дух-хранитель (см. тексты в: H.S. Nyberg, Questions de cosmogonie et de cosmologie mazdeennes, in Journal asitiqne, 1929, t. 214, pp. 232-233). О том же писал и J.-J. Modi, The religions ceremonies and customs of the Parsees, 2 ed, Bombay, 1937, pp. 388-401. Но его анализ «духовного строения человека» не даёт удовлетворительной картины посмертных отношений Фраварти с душой; более того, он обходит молчанием эпизод встречи и узнавания Даэны. Его труд грешит схематизацией, решение данного вопроса должно быть осмыслено другим способом.