А ты хочешь, чтоб она связала для тебя платок на зиму? - усмехнулся я.
Я сварожьей каши хочу.
Далась ей эта каша... Разве нам без нее плохо живется? Хорошо, что я у родителей не один, и Мила не такая бездарная и неудачливая, как я. Но легче от этих мыслей не стало и есть совсем расхотелось.
-
К Богдану пойду, - сказал я и, чтобы никто не успел меня остановить, побыстрей выбежал на улицу.
С Богданом столкнулся у ворот его дома.
-
А я к тебе, - обрадовался Богдан. - Что там у вас?
-
Да нормально все, родители уже успокоились. Но я с этим уродом поговорить хочу по-мужски, чтоб не лез больше к Миле. Поедешь со мной к дубравцам?
-
Спрашиваешь! Сейчас приведу лошадей.
Мы поехали мимо похожих друг на друга деревянных домов с резными окнами, послушали песню старого баюна, сидящего на крыльце крайнего дома, и ускорились — дальше к реке вели две дороги: короткая через лес и длинная через поля. Я выбрал длинную:
-
По короткой приедем слишком рано и попадем на закатный обряд. Давай пока просто покатаемся.
-
Да темнеет уже, - Богдан показал на сереющее небо. - Провели они свой обряд. Но через поля, так через поля. Зря мы факелы не взяли, возвращаться будем ночью.
-
У дубравцев возьмем.
Я поколебался, спросить или не спросить, но недавний разговор с родителями не давал покоя.
-
А эту сварожью кашу... ее никак нельзя вынести из дворца? Мне много не надо.
-
Я давно принес бы, не разрешают. Там можно есть, сколько угодно, а выносить нельзя. До чего же я не люблю эти пиры!
-
Из-за тополян?
-
А то! От нас и от дубравцев во дворец приезжают стихоплеты, опоясники, травники. А от них всякий сброд: поэты, художники, изобретатели, музыканты и даже философы. И я вынужден терпеть их присутствие.
Хорошо, что в темноте Богдан не мог заметить мою улыбку.
Приблизившись к ржаному полю, я поехал совсем медленно.
-
Злату высматриваешь? - усмехнулся Богдан. - Не бойся, мимо не проскочим, ее со сковородкой издалека видно.
Со Златой мы в поле и познакомились. Точно так же ехали с Богданом и увидели, как она танцует, только это было днем. В руках она держала сковородку, но я не сразу заметил: Злата так шустро перебирала ногами и таким стремительным был ее танец, что казалось, будто она летает над полем. Развевающийся подол юбки и копна золотых волос, - это все, что я разглядел сначала. А когда она остановилась, меня заворожили ее глаза, они все время меняли цвет, и за несколько мгновений успели побывать зелеными, серыми, голубыми и карими. «Она — берегиня поля, - догадался я. - Дух жаркого полудня — полудница». Злата была веселой и разговорчивой, и мы быстро подружились. Жаль, ее не всегда застанешь в поле, а мне все больше хочется смотреть на танец со сковородкой.
-
Нет твоей Златы.
-
Чего это она моя?
-
Ну не моя же.
Богдан любит подкалывать меня насчет нее.
-
А ты слышал, что полудницы оборачиваются старухами? - спросил он. - Ходит она сейчас где-нибудь, костями хрустит и гнилыми зубами людей пугает. А кто не пугается, того она сковородкой по башке — бац!
-
Ей сковородка не для этого нужна, а чтоб колосья от солнца закрывать.
-
Ну да, само собой, а у некоторых наоборот — солнечный удар после встречи с ней. И сковородка не спасает.
-
Повторяешь глупости, что рассказывают старые баюны. У нас удар не случился. Разве ты не видишь, какая она?
-
Какая? Я ее вообще сейчас не вижу, - рассмеялся Богдан. - Да ладно, не дуйся. Я просто тебя дразню.
-
Угу. Я тебе это припомню.
Внезапно улыбка исчезла с лица Богдана, и он приложил палец к губам.
-
Тихо! Мне кажется, тут кто-то есть.
-
Злата?
-
Не знаю.
Богдан осторожно слез с лошади, я тоже спрыгнул на землю.
-
Да тихо ты!
Подул ветер, принося с собой запах мяты. На небе уже появились первые звезды, словно несколько серебряных мазков на черном полотне, но их света было недостаточно. Свет возник вместе с женщиной, неожиданно представшей перед нами. У нее был такой взгляд, что захотелось сразу броситься наутек или стать колоском, самым маленьким и незаметным, чтобы затеряться в огромном поле.
-
Это она, тетка... - растерянно шепнул Богдан. - Но одета иначе.
Та, которую он видел после обряда? Если бы на ней и тогда было зеленое платье, расшитое золотом, ее бы точно заметили. Но больше всего в глаза бросилось не платье. И не полупрозрачный платок, прикрывающий седые пряди волос. На плече у женщины сидела ящерица, от хвоста которой исходил яркий свет, а изо рта ящерицы торчали перепутанные нити разных цветов.