В дверях появилась служанка в синем форменном платье.
— Миссис Хейз, гости пришли.
— Спасибо, Грасиэла. Попросите, пожалуйста, Пэм написать гостевую карточку для Люси Эллис. Она будет сидеть справа от Уайета. А Мими Резерфорд-Шоу между Банкрофтом Стивенсом и Роджером Розенталем. Слава богу, у нас за столом оказался свободный кавалер.
Уайет поднялся вслед за матерью.
— Люси пока о книге ничего не знает. И очень важно, чтобы никто не узнал, кто она такая на самом деле. От этого зависит моя карьера.
— Конечно, я никому не расскажу о твоем странном эксперименте. Бедная девушка. Считаешь, меня надо просить, чтобы я не ставила свою гостью в неловкое положение?
— Я очень благодарен тебе за поддержку, мама.
— Почему ты решил, мой дорогой, что я тебя поддерживаю? — Дотти тяжело вздохнула. Она никогда не могла сказать сыну “нет”, и это многое объясняло.
— Марта, приветствую! — Уайет окунулся в витающее вокруг унылой вдовы облако духов “Амариж” и поцеловал ее в щеку. При виде его на лице Марты Фейрчайлд отразилось удивление — он редко появлялся на приемах, которые устраивала его мать, — но оно тут же сменилось привычным выражением кислого безразличия. За спиной стояли ее дети, Макс и Фернанда, которые произвели на Уайета впечатление скорее подростков-переростков, а не взрослых людей. Макс являл собой идеальное доказательство в подтверждение теории, что голубокровный инбридинг в течение многих поколений лишает эту самую голубую кровь кислорода. А вид темноволосой, с бегающим взглядом Фернанды мгновенно заставил Уайета насторожиться. Фернанда, он знал, находится в рабском подчинении у Корнелии, богатой, дерзкой, гламурной красавицы, а Фернанда обо всем этом только мечтает. Надо ему вести себя очень осмотрительно, ведь она опишет Корнелии прием в мельчайших подробностях, включая новость — рядом с Уайетом сидела высокая, яркая, никому не известная девушка. Уайет не хотел, чтобы после сегодняшнего приема о Люси заговорили. Пусть лучше ее дебют пройдет тихо — так новая яхта сначала проходит испытания в гавани и только потом выходит в открытое море.
— Значит, ты вернулся из… я забыла, где ты был на этот раз? — спросила Фернанда.
— Я был здесь.
Он знал, что она старается как можно больше выведать, и потому был лаконичен.
— Тебя очень не хватало на благотворительном балу Красного Креста. В этом году это было что-то грандиозное.
— Не сомневаюсь, — сказал Уайет. Он посмотрел поверх костлявого плеча Фернанды — не появились ли Трип с Элоизой и Люси. Теперь, когда гостиную матери заполнил цвет высшего общества, Уайет не мог не ощущать легкого волнения по поводу своей протеже — удержится она на поверхности в этих коварных водах или утонет? Она по-прежнему способна выкинуть что угодно.
Большая часть нью-йоркского общества разъехалась на каникулы, и он рискнул несколько раз вывести ее в ресторан, где они ужинали никем не замеченные. Три дня назад они были с Трипом и Элоизой в “Амаранте”. Уайет внимательно изучал сидящую напротив него за столиком утонченную, очаровательную молодую женщину, которая свободно поддерживала разговор о выставке рисунков Рембрандта в Метрополитен-музее, где они побывали днем. Ежедневная многочасовая ходьба с томом “Светского календаря” на голове избавила Люси от тяжелой, неуклюжей походки, теперь она двигалась легко, словно и не стеснялась своего высокого роста, и не скрючивалась, как горбунья, когда разговаривала с Трипом, который едва доставал ей до подбородка. Суровые нескончаемые уроки фонетики очистили ее речь от мусора междометий и отучили от “аканья”, которое заставило Уайета поклясться, что ноги его не будет в миннесотской тундре.
Занимаясь спортом дважды в день, она очень быстро похудела, и выяснилось, что у нее крепкое, но женственное тело. Ей никогда не стать хрупкой ланью, но она стройна, у нее спортивная фигура и вид такой, будто она по субботам играет в хоккей на траве в парке Уэллсли. У нее появилась талия, а когда недавно Уайет заглянул в спортзал, где она занималась, он невольно залюбовался красотой ее длинных, стройных ног. Благодаря здоровому питанию, физическим нагрузкам и еженедельным питательным маскам ее кожа излучала свет. Она знала, о чем следует говорить за ужином — то есть, в сущности, ни о чем, — и знала, как именно об этом “ни о чем” следует говорить: сдержанно и не слишком увлеченно. И, что не менее важно, она знала, “кто” она: они так основательно отрепетировали рассказ о ее семье, что она даже начала гордиться состоянием, которое ее предки якобы нажили на продаже древесины.