— Я провожу.
— Перестань суетиться! — крикнул он, выставив руку вперед ладонью так резко, что я отпрянула.
— Я просто хотела пройтись с тобой.
Он одернул рубашку, поправил шорты, тщательно разгладив морщинки.
— Однажды нам придется сесть и серьезно поговорить.
— О чем? — спросила я рассеянно, все еще переваривая предшествующий диалог.
— Не знаю… о переоценке ценностей.
— А их нужно переоценивать?
— Видишь ли… — Люциус запнулся и развел руки с таким видом, словно не находил слов. — Ну, не важно.
Он потащился к дому, я смотрела ему вслед. Все это было в высшей степени странно и не похоже на моего мужа. Поразмыслив, я списала это на усталость и чересчур долгое пребывание на солнце и выбросила из головы вплоть до следующего утра, когда Люциус вызвал меня в библиотеку.
Он сидел на диване в белой рубашке-поло и шортах, из которых ноги торчали, как две жерди с острыми выпуклостями коленок. Руки были сложены на набалдашнике трости черного дерева, с золотым тиснением, которой он иногда пользовался при ходьбе. У окна, как могучая статуя, стоял Каспер, по обыкновению глядя в пространство.
— Садись, — сказал Люциус, как только я вошла. — Нам придется кое-что обсудить.
Я уселась рядом, довольно настороженно, и он передал мне письмо. Оно было от Эдмона Норбо, директора Муниципального музея.
«Дорогая Джо!
Счастлив уведомить, что картина Фрагонара, которую мы вместе смотрели во время нашей последней встречи, была выставлена на продажу — в точности как мы и предполагали. Дирекция немедленно связалась с владельцем, и переговоры завершились к обоюдному удовлетворению. Думаю, вам будет приятно узнать, что покупка вполне уложится в сумму один миллион долларов, указанную в вашей дарственной на текущий год. Вам, как обычно, остается лишь скрепить обязательство подписью.
Передайте мои искренние симпатии Люциусу — я слышал, он быстро поправляется. В сентябре, по возвращении, мы с Кристин будем счастливы увидеться с вами обоими.
С глубочайшим уважением, Эдмон».
— Ну и что? — спросила я, возвращая письмо мужу.
— Как ты собираешься выполнить это обязательство? Где возьмешь деньги?
— Где и всегда — у тебя.
— Только не на этот раз. В этом году у меня другие планы.
— Какие?
— Не важно. Денег не будет — и дело с концом!
— У тебя финансовые проблемы?
— Никаких. Просто я больше не намерен кормить музеи. Они уже вытянули из моего кармана достаточно средств.
От неожиданности я громко расхохоталась.
— Что за нелепость! Откуда же тогда я возьму деньги? Своих у меня нет.
— Значит, придется позвонить Эдмону и объяснить, что картина ему не достанется.
— Но, дорогой, уже слишком поздно… — Я не могла поверить своим ушам. — Сделка совершилась!
— Прости, Джо, но я не имею к ней никакого отношения.
Люциус отложил письмо, опустил очки со лба, раскрыл газету и спрятался за ней, а я осталась сидеть с открытым ртом и круглыми глазами. Пауза затянулась.
— Люциус, — заговорила я, оправившись от первоначального шока, — я чего-то недопонимаю? Что происходит? Это, случайно, не относится к переоценке ценностей, на которую ты намекал вчера у бассейна? Если так, то выполнять свои обязательства — разве это не высшая ценность на свете?
— Речь идет о твоем долге, Джо, — сказал мой муж, выглянув из-за газеты, — но не о моем. Я не давал никаких обязательств.
— Ты же поддерживал все мои начинания!
— Да неужто? Я нес их как ярмо, Джо, но сегодня утром проснулся и сказал себе: а пошло оно все к такой-то матери! Мой список ценностей составлен не мной, а кем-то другим, и скверно отредактирован! За каким чертом мне помогать музеям? Уж лучше тогда вспомнить о людях!
— Ну и помогай на здоровье! Отличная и благородная идея. Но обязательство было дано еще в конце прошлого года, и ты о нем знал. Я обещала это сделать как член совета директоров и должна — понимаешь, должна! — выполнить во что бы то ни стало!
— Нет.
— То есть как это нет?!
— А вот так. Я предпочитаю пустить деньги на что-то более полезное. И конец дискуссии.
Люциус снова закрылся газетой.
Сеть благотворительных организаций и учреждений Нью-Йорка можно условно разделить на три части, примерно как Галлию времен Цезаря: на фешенебельную (то есть модную, популярную в высшем свете), нефешенебельную и всеобъемлющую. К фешенебельной относятся старейшие и наиболее уважаемые сообщества, ориентированные на культуру и искусство, такие, как Нью-Йоркская публичная библиотека, Метрополитен-музей, Музей современного искусства, Балет города Нью-Йорка, «Метрополитен-опера», «Карнеги-холл» и, разумеется, Муниципальный музей. Нефешенебельные организации, чересчур многочисленные, чтобы их перечислить, заняты помощью ближнему и проблемами повседневной жизни, в том числе нищетой, жестоким обращением, недостатком образования, профилактикой и лечением болезней. Последняя категория охватывает все остальное, от вымирающих видов животных до кое-как перебивающихся музеев и выставок, от танцевальных марафонов до театров одного актера. Время от времени какое-то нефешенебельное направление может найти богатого и влиятельного спонсора и войти в моду, как это случилось с кампаниями против рака груди и в защиту собак.