Вышла, думаю: может, Леша мой,
Может, вспомнил родную ветвь…
И торопится, хоть непрошеный,
Самым лакомым разговеть.
Скатерть белая, чай смородинный.
Деревенское «о» да «о».
И с любовью, глазами Родины
Смотрит сухонькое лицо.
Лишь повеяло первым теплом…
Лишь повеяло первым теплом
В сквозняковых проездах квартала,
Пятачок у подъезда вскопала
И любовно хлопочет на нем.
Семя бережно в лунку кладет
Из ладошки прозрачной, как свечка.
— Помнишь, сынка,
В деревне крылечко
Выбегало у нас в огород.
Ох и рясно там верба цвела!
А черемуха — прямо кипела!
Как ушла от земли, — постарела,
При земле я такой ли была…
И, морщинки собрав у бровей,
К пятачку наклоняется снова.
Помолчу.
Не поднимется слово
На неправду, что правды правей,
Чтобы память о вдовьей судьбе,
О весне, о земле солонцовой
Только синий дымок понизовий,
Только свет сохранила в себе.
Да и я, погружаясь во тьму
Отшумевших, казалось, напастей,
Вижу там твое главное счастье,
И непросто сказать — почему.
Еще не смолк тележный скрип…
Еще не смолк тележный скрип
В моем таежном Селеткане.
Артельный конюх дед Архип
Кует подковы, ладит сани.
Последний, может быть, кержак
Еще усидчивой породы
Березу выделает так,
Что хоть в огонь ее, хоть в воду.
Для старика она — и бог,
И хлеб, и доброе начало.
— А сын умеет?
— Мог бы, мог.
Терпенья мало к матерьялу.
— А внук?
— А внуку — ни к чему…
И сам — в карман за папиросой.
В табачном медленном дыму
Спина изогнута вопросом.
Вокруг прохлада и покой.
Во тьму замшелого зимовья
Струится свет берестяной
Со дна лесного понизовья.
И неподвижно, словно врос,
Старик сидит у подоконья
Глазами — в сторону берез,
Вопросом — в сторону сыновью.
Август
Вот и август.
Уймись, предголосок ненастья,
дай невечному сердцу вкусить благодать.
Принимаю любя, с беспокойством неясным
все, что дарит земля, не боясь потерять.
Распахнувшись красно,
как мехами тальянка,
жаром яблок и дынь пышет пестрый базар,
и в лукавом лице загорелой крестьянки
тот же щедрый
земной
источаемый жар.
Август мой…
Я уже не надеюсь на это:
все иметь,
все отдать
и не ведать долгов.
Ярче яблок в руке бронзовеют монеты,
но от них никогда
не дождешься плодов.
Метеориты
Я думал, это звезды.
Вечерами
смотрел со страхом:
падала звезда.
На ней, наверно, были города
и мамы!
И вот необратимо за делами
мир поскучнел, и сердце не болит,
когда проходит высоко над нами
сгорающий ночной метеорит…
А за стеной два дня рояль молчит.
Там, говорят, не стало человека.
На древе жизни обломилась ветка,
пробило брешь,
и ветер в ней сквозит.
Наверное, не стоило труда
спасти его.
Хватило бы участья,
хватило бы
смотреть на небо чаще
и верить детству:
падает звезда!
Рубил сплеча. И вровень, и повыше…
Рубил сплеча. И вровень, и повыше.
За график, за снабжение, за сбыт.
Как телексы, закат угарно-рыжий
Прочитывал, чтоб тут же позабыть.
Отец рубил упаристую баньку,
Задорно, не по возрасту легко.
И свежий стес светился, как огранка
И закисало в кринке молоко.
По вечерам сходились два рубаки,
Два родича, сидели за столом,
И разговор их ладился. Однако
Все о былом, и только о былом.