Получался тупик. Ни та, ни другая версии не подтверждались, необходимо было разрабатывать третью.
Кремень Смит поймал себя на том, что сидит в кресле и дремлет. Привычка, которую он считал признаком приближающейся старости, его не радовала. Кремень встал, умылся и вышел из дому, толком не представляя, куда пойдет.
Он бесцельно послонялся по улицам, перешел площадь Пикадилли и остановился поглазеть на уличную пробку. Как вдруг на него налетел какой-то прохожий и, пробормотав извинения, двинулся было дальше. Кремень пальцем схватил его за ворот.
— Что с вами, Майк? — с изумлением спросил он.
За двадцать четыре часа Майк Хеннеси изменился настолько, что его трудно было узнать. Круглое лицо обрюзгло, покрылось щетиной и приобрело желтоватый цвет, под глазами появились мешки. Походка стала шаркающей, стариковской.
— П-привет! — заикаясь, проговорил Майк. — Я… сейчас… странно, да, вот так… прямо на улице…
— В чем дело, Майк? — Голос Кремня звучал сурово, почти обвинительно.
— Что? Все нормально. Шел, задумался… спектакль-то снимают.
— Я звонил вам все утро. Где вы были?
Майк вздрогнул.
— Звонили мне, мистер Смит? Да меня и в городе не было! Зачем я вам понадобился?
— Вы не бываете ни дома, ни в театре. Почему скрываетесь?
Майк попытался что-то сказать, поперхнулся, хрипло попросил:
— Давайте выпьем где-нибудь. Такое на душе творится!
На боковой улочке у площади находилась пивная, где хорошо знали привязанность инспектора. При его появлении официант радостно засуетился.
— Хотите немного поболтать наедине, мистер Смит? Тогда не сюда — здесь, как на рынке. Пройдемте в кабинет заведующего.
Кабинет заведующего оказался очень уютной отдельной комнаткой. Хеннеси рухнул в кресло и застыл с закрытыми глазами.
— О чем вы думаете? — напрямик спросил Кремень. — О Вашингтоне Вирте?
Майк разлепил глаза и с недоумением уставился на инспектора.
— Что? Да. — Глаза его замигали. — Я думаю о нем. Он бросил помогать театру, и меня это, конечно, волнует… Он ведь мой хороший приятель.
Майк, казалось, с трудом не только говорил, но и дышал. Его грудь тяжело вздымалась. После недолгой паузы он спросил:
— Для этого вы и хотели меня увидеть?
— Для этого я и хотел вас увидеть. Так он ваш приятель?
— Покровитель, — быстро поправился Хеннеси. — Я мало что о нем знаю. Мне важно, что у него куча бабок, денег, я хочу сказать.
— Где он их берет, конечно, не спрашивали?
— Конечно. — Майк отвел глаза.
С подносом, на котором стояли две большие бутылки пива, бутылка джина, чаша с дробленым льдом и сифон, появился официант.
— За счет заведения! — торжественно объявил он, поставил поднос на стол и удалился.
Кремня здесь знали и уважали за оказанную когда-то помощь. Но вид пива сейчас не смягчил его.
— Теперь выкладывай, Микки. — В его голосе не осталось и следа доброжелательности. — Я хочу знать, что за птица этот Вирт.
Хеннеси провел языком по пересохшим губам.
— Только сначала я хотел бы знать, что мне будет, — заупрямился он. — У меня нет ничего определенного, Кремень. Ну, допустим, я подумал, что он не тот, за кого себя выдает. И говорю ему: «или помогайте мне, или начну задавать лишние вопросы».
— Да, допустим, ты шантажировал его?
Майк вздрогнул.
— Это не шантаж. Я не был уверен — вы меня понимаете? Я блефовал. Хотел посмотреть, как далеко он зайдет. — Майк неожиданно сломался, закрыл лицо руками и начал всхлипывать. — Боже мой! Какой ужас!
Другой бы на его месте удивился, но у Кремня лишь проснулся профессиональный интерес.
— Убил ты? — Он резко наклонился к Майку.
Руки Хеннеси упали на колени. Заплаканное лицо являло картину замешательства.
— Убил? О чем вы, какое убийство? — почти взвизгнул он.
— Убийство Хервея Лайна. Ты разве не знал?
Майк ответил не сразу, от ужаса он словно оцепенел.
— Лайна убили?.. — выдавил, наконец.
Трудно было представить, что перед Смитом сидел единственный человек в Лондоне, не знавший о вчерашнем загадочном убийстве. Ведь сообщения о нем заполнили все газеты. И все же Кремень чувствовал, что так оно и есть.
— Убили… старого Лайна убили! Боже мой! Вы это серьезно?
— Да нет, решил тебя позабавить.
Майк долго молчал, у него отнялась речь, он лишь смотрел на инспектора широко раскрытыми глазами, в которых умерла всякая жизнь. Постепенно он пришел в себя, оказалось, что есть у него и сила воли. И когда заговорил, голос его звучал твердо.