Зал несколько мгновений оглушенно молчал, потом загудел: кто-то засмеялся, несколько человек захлопали в ладоши. Представитель горкома наклонился теперь к секретарю парткома, который, побурев лицом, смотрел отсутствующе в зал. Ирек дергал за руку совсем растерявшегося председательствующего и что-то ему подсказывал. Наконец тот встал:
— Товарищи! Продолжаем собрание… Слово предоставляется…
— Пусть выступает, кто хочет! — крикнули из зала.
— Товарищи! — представитель горкома постучал карандашом по графину и строго сказал: — Есть определенный порядок, его надо соблюдать…
— Не нужен список! — потребовал чей-то голос.
— Ставь на голосование! — поддержал его другой.
Собрание почти единогласно приняло решение отменить список. Первым к трибуне вышел молодой слесарь.
— Хабиров прав, — проговорил он скороговоркой. — Ничего у нас комсомол не делает. Видимость одна. Вот я плачу взносы, и все. И пьют у нас в общежитии. Нечем заняться.
— А сам-то пьешь? — спросил из зала ехидный голос.
— И я пью… Когда деньги есть! — добавил он под сочувствующий смех. — Вот тут Фахрутдинов наговорил разного, а я слушаю и не узнаю: вроде бы и не о нас это все… Значит, врет? А если врет, зачем он нам нужен? У нас вот слесарей не хватает — пусть приходит к нам. Все делом займется. И врать тут отучим. Значит, и будет воспитание…
Зал с восторгом принял путаную, обрывистую речь слесаря — ему долго аплодировали.
— А я считаю — неправильный тон задал Хабиров, — сказал инженер из отдела снабжения. — Ему надо было сначала сказать, что он сам как комсомолец сделал, а потом уж критиковать комитет комсомола и лично Ирека Фахрутдинова. Мне, например, доклад понравился. Если есть там неточности, их надо поправить. А компрометировать комитет комсомола мы не позволим. Так что предлагаю работу комитета комсомола признать удовлетворительной. И Фахрутдинова надо поддержать. Он парень неплохой, а то, что комсомолом не занимается, это дело поправимое. Надо только сказать ему, что делать…
В одной стороне зала раздался топот, в другой — аплодисменты. Аудитория раскололась. Председательствующий стучал карандашом по графину, но стука этого никто не слышал…
— Ну, и что теперь будем делать, Хабиров?
Секретарь парткома смотрит на Гумера тяжелым взглядом, потом переводит его на представителя горкома комсомола. У того вид побитой дворняжки, но глаза злые.
— Просто поразительно! — говорит он, косо взглянув на Гумера. — Такого у нас еще не было… Я так считаю, Иван Павлович: Хабиров проявил вопиющий факт безответственности. Он — поджигатель…
— Чего-чего? — недовольно спрашивает секретарь парткома. — Давай-ка без ярлыков… Ты почему не посоветовался, Хабиров? Взял и вылез на трибуну. И перебаламутил собрание.
— Он его просто сорвал, — вставляет представитель горкома. — Повел за собой отсталые элементы.
— Какие отсталые элементы? — вскидывается Гумер.
— Крикуны и бездельники, люди, сводящие личные счеты. Вот чьим рупором вы, товарищ Хабиров, стали!
— Я высказал свое мнение. Оно было поддержано и дополнено другими комсомольцами. Так что выбирайте, пожалуйста, выражения.
— Он считает, что он прав! — возмущается представитель горкома, обращаясь к секретарю парткома. — И вы его слушаете!
— Ладно, — говорит секретарь парткома морщась. Ему не нравится разговор, но он не знает, как его продолжать дальше: с одной стороны, с другой стороны… Раньше бы — знал, сейчас время изменилось, и надо думать, прежде чем решать. Как ни крути, а наломал Хабиров дров, конечно. Теперь объясняйся, как да почему… Виданное ли дело — прокатили секретаря комитета!