— Ты чего? — шепчет она, прикрыв дверь. — Не понравился, что ли?
— А он не глухонемой? — огрызаюсь я, злясь и на нее, и на себя.
— Что ты! Говорю — инженер. Неженатый. Идеальный жених.
— Алиментщик, наверное…
Разиля смотрит на меня, округляя глаза, потом крутит пальцем у виска:
— Опять за свое, да?
— Ну, ладно, я это так. На всякий случай, — говорю я и оглядываю кухню. Удивительно, но тут сегодня полный порядок. — С чего начнем?
— Ни с чего. У меня все готово. Иди лучше развлекай своего… Кстати, у тебя будет, наверное, соперница.
— Да? — спрашиваю я равнодушно.
— Товарищ Рашида должен привести сестренку, — поясняет Разиля чуть смущенно. — Но она птенчик совсем — не то двадцать, не то двадцать два…
— Ничего себе — птенчик! — усмехаюсь я. Все это мне, конечно, не нравится: и то, что ей двадцать два, и то, что нас обеих, видать, решили познакомить с одним кандидатом в женихи. Ему будет из чего выбирать, только зачем мне это надо?
— Тогда я — пас! — заявляю я решительно. — Драться за жениха не собираюсь. Заранее уступаю птенчику. Давай мне фартук — буду носить, кормить, мыть посуду, ухаживать, развлекать. Твоих гостей.
— Брось валять дурака! — сердито говорит Разиля. — И если ты сейчас же отсюда, из кухни, не выкатишься, я тебя больше знать не хочу! Поняла?
Вот теперь она обижается по-настоящему, и я понимаю и выкатываюсь снова в большую комнату, где Амир все в той же позе человека, который первый раз в жизни увидел магнитофон.
— Не играет? — спрашиваю я деловито, усаживаясь в кресло у журнального столика.
— Не знаю, куда тут нажимать… — бормочет он, поднимая на меня глаза.
Господи, и это инженер?!
Я протягиваю руку и нажимаю на кнопку. Раздается жуткий вопль, потом скрежет, дребезжание, стук — и сразу обвалом триста шестьдесят нот… Амир ошарашенно смотрит на меня, я — на него, из кухни выскакивает Разиля и выдергивает штепсель из розетки.
— Думала, взорвался! — говорит она, переводя дыхание.
Мы смеемся. Потом я нахожу регулятор громкости, снова нажимаю на кнопку и выдаю заинтересованным людям вполне приличную порцию децибелов.
— А-а! — узнает Разиля. — Это «Машина времени».
— По вашей части, значит, — обращаюсь я к Амиру. — Вы же, кажется, инженер?
— Да, но… — начинает он смущенно.
— Да или но? — смеюсь я.
— Да — инженер, но не по части музыки, — улыбается он, и его улыбка мне нравится. Слава богу, нашелся, а то бы не на кухню я ушла, а совсем: терпеть не могу мямлей. Ладно, дорогой жених, я тебе еще немного помогу, но потом уж сам находи тему для разговора!
— А как по части времени?
— Всегда не хватает пяти минут для настоящей жизни, — отвечает он многозначительно.
Я обдумываю ответ и нахожу его на троечку: мог бы сказать что-нибудь и поостроумнее.
И снова молчание.
Кресло не очень удобное для сидения в моем элегантном платье. Я меняю позу, но тут замечаю, что разрез, как ему и положено, распахивается. Конечно, ничего в этом неприличного нет, однако фривольность пока ни к чему: я играю роль неробкой, но сдержанной интеллектуальной девушки. Конечно, это слово кого-нибудь может покоробить, но разве не правда, что все мы в жизни подстраиваемся под ту или иную ситуацию: встречаясь со знакомыми людьми, радостно улыбаемся, хотя никакой особой радости не испытываем; зная о человеке, что он тебя терпеть не может, разговариваем с ним вежливо и предупредительно; на душе у тебя кошки скребут, а ты стараешься показать себя счастливой и беззаботной.
Пусть мне докажут, что это не так! И если бы Амир оказался другим человеком, я бы тоже, наверное, не сидела сейчас в позе святоши и не думала о разрезе на платье, который для того и сделан, чтобы подчеркивать стройность и красоту линии твоих ног.
— Вам нравится музыка? — спрашивает Амир наконец. Ну и вопросик после десяти — пятнадцати минут скорбного молчания! Сказать — «нравится» — он тут же спросит: а что именно, и тогда буду вынуждена говорить я. Сказать — «нет», он может понять это как нежелание продолжать разговор с ним: «нет» вообще очень неудобное слово в общении с незнакомым человеком, есть в нем что-то оскорбляющее слух. Но пока я размышляю так, магнитофон смолкает, и через короткую паузу звучит уже другая музыка — медленная, спокойная, лиричная…
— Вот эта мне нравится больше, — говорю я. — Под нее хорошо танцевать.
— Может, потанцуем? — предлагает неожиданно он. Ого, кажется, он не так уж и робок, как показалось!