— Здоровье беречь надо. И для работы, и для жизни, — говорил он серьезно. — В старости это хорошо понимаешь, когда уже здоровья никакого. Вот у нас тут и квартира, и мебель, а зачем все, если старухи моей нет? Вещи людям не собеседники.
Ему лет семьдесят. Волосы седые, оттого и лицо кажется темным. Одет опрятно, чисто.
— Сожалеете о чем-то? — спросил Сагит, проникаясь вдруг чувством жалости к одинокому старику.
— Есть и сожаления, — спокойно ответил тот. — Немало пустых дней прожил, хотя, в общем-то, считаю, жизнь сложилась правильно. Строил Магнитку, Новокузнецк, полвека почти с этими городами у меня связано. И сейчас не стыдно по улицам там пройти. Хорошо знать, что не зря все было. Среди нас, стариков, тоже разные есть. И такие, которым вспомнить нечего. Сидят по домам, со старухами своими ругаются или анонимки строчат. А тоже ведь — поколение борцов-победителей.
Он усмехнулся и покачал головой, как бы соглашаясь с самим собой.
— От такого греха уберег меня, видать, бог, хотя я и сроду верующим не был, — продолжил он. — Нет, не бог, конечно! Вот это, наверное… Раз уж зашел у нас о том разговор, покажу тебе свое сокровище. Мало кому показываю, а тебе вдруг захотелось. Не помог бы мальчишке, не показал.
Рахматулла-бабай достал из кармана тоненький сверточек, завернутый в белую бумагу, бережно развернул и протянул Сагиту картонную книжицу небольшого формата.
— Подлинник хранится в музее. Это — копия, но для меня все равно что настоящий. Взгляни!
Сагит раскрыл книжицу и прочитал вслух: «ВКП(б)».
— Это партийный билет, — взглянул он удивленно на старика. — Старого образца.
— Да, партийный билет моего друга, — подтвердил старик.
Сагит стал смотреть дальше. Взгляд сразу остановился на не очень приметной дырке с размытыми темными краями.
— Пуля, да? — спросил он, поднимая глаза на старика. И тут же подумал, что пуля пробила не только билет, но и чье-то сердце.
— Пуля! — подтвердил Рахматулла-бабай. — Из кулацкого обреза. Сначала мы с другом моим вместе в одной деревне работали — колхоз организовывали, потом его решили перебросить в другое село. Там неспокойно было — кулачье вовсю орудовало. Накануне отъезда ему записку подкинули: «Приедешь, в первую ночь пристрелим!» Они думали, его испугать можно. Но он порвал бумажку, обнял меня и поехал. Даже мысли не было, чтобы остаться, охрану какую-то попросить. Он весь в этом проявился, весь — до донышка! И его, действительно, в первую же ночь убили. Я туда сразу же выехал, как узнал. И партийный билет, пулей пробитый, в руки первым взял. И сохранил, хотя его, конечно, надо было в райком сдать. Но я не отдал. Он со мной где только не побывал! Недавно выпросили для музея. Вот там ему место! Чтоб смотрели молодые и вспоминали тех, кто за общее наше дело жизни не жалел. А то забывать начали. Далекой историей кажется уже. Ты посмотри, он же, друг мой, молодой был, твоих лет, а то и поменьше!
Сагит снова раскрыл билет. С выцветшей фотографии на него смотрел строго и, казалось, вопросительно совсем еще мальчишка. Год рождения — 1912-й. Время вступления в партию — 1930-й. Восемнадцать лет! Бог ты мой, только восемнадцать! И он один едет в село, в котором его ожидает кулацкая пуля. Едет, хотя знает, что почти наверняка убьют! Вот что поразительно. Уверенность? Чувство долга? Презрение к смерти? Вызов? Подчинение приказу? Безрассудство?
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал старик. — И я о том много думал. Зачем он поехал, так?
Сагит кивнул.
— И знаешь — зачем. Вернее, почему? Потому что таких вопросов в те годы не задавали. Н а д о! — Рахматулла-бабай выделил это слово. — Вот и все резоны. Надо — революции, надо — народу, надо — тебе лично. Простая и великая правда и логика революционной борьбы. А теперь, считаешь, слово «надо» уже не звучит?
— Почему? — пробормотал смущенно Сагит. — Когда, действительно, надо, тогда кто же не поймет, что надо…
Он вдруг запутался и замолчал.
— То, что я сказал, — моя правда, — проговорил старик чуть брюзгливо. — Правда нашего поколения, если быть точным. А еще вернее — лучших из нас. Вам же необходимо всегда помнить об этом и искать свою собственную правду. Правду своего поколения. Вот тогда вы не просто повторять нас будете, а дальше путь пробивать. Оттого что вы наши лозунги своими сделаете, вы ни умнее, ни энергичнее не станете. Заговорили многое, на цитаты раздергали, будто в том все дело! И готовитесь вы сейчас к так называемой самостоятельной жизни чуть ли не двадцать лет, а работать толком не многие из вас умеют. Вот и подумай — почему? А я пошел старуху свою проведать. Уж извини, если что не так… Ты мне понравился — мальчишке помог. Это — хорошо…