— Значит, сначала выбор в нее, а потом — у тебя, — сказал Хамзат.
Что же они сделают? Тот, полицейский, достал что-то из кармана. Схватил девушку за плечо и повернул к себе, — Влад увидел, что у нее связаны локти. Что это? Обычная прищепка для белья? Да, он зажал ею девушке нос!
У нее есть минута, может быть, полторы, до потери сознания, мелькнуло в голове. В зависимости от того, насколько она способна задержать дыхание. К тому же, это в спокойном состоянии, а в стрессе и сердце бьется чаще, и мозг, наверняка уж, потребляет больше кислорода… И несколько минут до смерти. А мужчина отпустил девушку. И она побежала. К Владу. Двадцать метров она пробежала секунд за десять. Подбежала и… пытается прижаться к нему.
Время есть. Немного, но есть. Влад сделал полшага назад. Девушка смотрела на него, — в черных глазах застыла мольба. Он все еще не мог поверить в то, что происходит, и прошептал:
— Они это серьезно?
Девушка кивнула; приходилось только представлять, каких усилий стоило ей это, но не спросить еще и у нее Влад не мог. К тому же, почему-то он считал, что в этом вопросе верить может только ей. А потом девушка сделала еще шаг, все-таки прижавшись к нему всем телом.
Влад сделал еще один шаг назад. А потом протянул руку и снял с носа девушки прищепку.
Хамзат что-то громко сказал, толпа зашумела. Девушка упала на колени. Второй мужчина, в котором Влад узнал полицейского, подошел к ней и поставил на ноги.
— Она сделала свой выбор. Ты тоже… — констатировал он на русском. С более сильным акцентом, чем у Искандера и Хамзата. Влад почему-то подумал, что у местных так принято — обращаться на «ты» даже к незнакомым. Может, это связано с тем, как это звучит в их языке. — Теперь — твоя… Где ты живешь, в доме Юнуса Талаева? — Значит, он знал, кем был Влад, и почему он здесь.
— Нет, я оставил себе дом Искандера, — ответил Влад. Это был не разговор, а какое-то безумие.
— Иди туда. Она скоро будет там. — И он потянул девушку обратно. Толпа начала потихоньку расходиться.
— Кто она, и что все же произошло? — спросил Влад. Назад Искандер ехал уже гораздо медленнее.
— Наша сестра. Это должен сделать старший мужчина в семье, но Хамзат сам не смог бы. Так что Расим ему помогал.
— А ты хотел ее спасти?
— Да, потому привез туда тебя и напомнил о второй части обычая. О том, что обреченный имеет право выбрать между смертью и рабством.
— Это что-то невероятное… — пробормотал Влад. Искандеру лет тридцать. А он воспринимает это больше, чем средневековье, кажется, как должное.
— Это — наша жизнь. Хотя я даже не помню, когда такое было в последний раз, но эти обычаи — наша кровь, наша суть. Спасибо тебе. Другого способа не было. Ни у тебя, ни у нее, ни у меня.
— Как ее зовут?
— Марьям.
— Что она совершила?
— По законам государства — самое худшее, на пару лет в тюрьме. Но… некоторые люди сказали, что она сделала это против нашего народа. Если захочешь, она сама тебе расскажет.
Не «если она захочет», — отметил для себя Влад. Да и информации Искандер почему-то не дает. Но сейчас главным было другое.
— А дальше-то что?
— Дальше — ее привезут к тебе. И по нашим обычаям она будет принадлежать тебе.
— Как это? Как это — будет принадлежать? — не мог понять Влад.
— А вот так… Все так будут считать. Она сама так будет считать.
— Не могу поверить в это. — Он покачал головой.
— Скоро поверишь, — ответил Искандер, тормозя возле дома, который Владу все еще нужно было привыкать считать своим. А тот не мог поверить, что он сможет в это поверить.
Возле дома остановился старый ЕрАЗ — это Влад увидел из окна. Он и не замечал раньше здесь на дорогах таких машин. Надо было спуститься и открыть дверь. Водитель ЕрАЗа остался за рулем, двигатель он не глушил, и, кажется, стоп-сигналы горели, — это было видно по красному отблеску на асфальте в уже наступившей темноте. Неудивительно: на всех автомобилях, которые сделаны на базе «Волги», добиться, чтобы нормально работало ручной тормоз, — та еще задача, это Влад знал по собственному опыту. С сиденья рядом с водителем вышел Хамзат и пошел открывать грузовые двери. Пока Влад спустился со второго этажа, Хамзат уже стоял на крыльце, рядом с Марьям. С улицы их не было видно, — видимо, водитель специально остановился таким образом, чтобы корпус старого микроавтобуса закрывал от посторонних взглядов. Даже заехал на тротуар. Девушка все еще была голая, брат, казалось, держал ее сзади, видимо, за локоть или за веревку, которой связаны локти. Когда Влад открыл дверь, Хамзат толкнул ее вперед и сказал только одно слово:
— Владей! — Похоже было, брат девушки тоже воспринимал все это серьезно, как ни трудно было в это поверить.
Но, казалось, на его лице было написано облегчение. Он, видимо, считал, что Влад спас и его, — но от чего? От выполнения неприятной обязанности? От тяжкого преступления? От тяжкого греха? А потом он вернулся к машине, и та поехала. За рулем, заметил Влад, был все тот же полицейский Расим.
Он закрыл дверь и повернулся к девушке. Та неподвижно стояла посреди коридора, там, куда втолкнул ее Хамзат. Через секунду Влад понял, почему: она просто не видела, куда идти, потому что длинные волосы упало прямо на лицо. Поднес палец и откинул волосы. Увидел, что у нее все еще заклеен скотчем рот. С этим всем нужно было что-то делать, — он легонько взял девушку за локоть и провел в комнату.
В гостиной стоял диван. Увидев его, девушка ускорила шаг, подошла и… легла в такой позе, будто приглашала сделать с собой определенную вещь.
— Погоди, погоди, — успокаивающе сказал Влад. — Сейчас я тебя развяжу…
Что? Она мотает головой, возражая?! И звуки, которые может издавать носом, тоже говорят об этом. Казалось, это какая-то другая реальность. А может, он с ума сошел, ему все это мерещится? Неудивительно было бы после такого года…
— Хорошо, сейчас я сниму эту штуку с твоего рта, и ты расскажешь, что это все значит…
Скотч был снят (осторожно, чтобы не сделать больно), и Марьям теперь сидела в кресле. Кресло она выбрала из тех, которые стояли в комнате, сама, то, что было ближе к радиатору отопления. Наверно, замерзла, голая-то на улице. И теперь смотрела на Влада. Он лишь надеялся, что не испугается, увидев мужчину метр восемьдесят девять ростом, за сто килограммов весом, с круглым, обрамленным короткой бородой, лицом, и большой лысиной. Вообще, кто-то когда-то сказал Владу, что у него внешность старого пирата.
Но, кажется, страха в ее глазах не было.
— Значит, ты — Марьям, да? А я — Влад. И ты сейчас расскажешь мне, что это все значит…
— Это значит, что меня отдали тебе. Я жива, потому что теперь принадлежу тебе. И пока принадлежу… Ты можешь… должен делать со мной, что хочешь. — Она говорила по-русски с тем же легким певучим акцентом. Теперь она стала говорить быстрее. — Только не выгоняй! Завтра и потом. Мне ничего не надо. Проблем не будет. Детей не будет, — меня второй муж заставил сделать операцию… И я… буду всегда благодарна за каждую минуту жизни, с того момента, в крепости!
Благодарность в ее взгляде, действительно, была, и в голосе тоже. А еще была паника.
— Что ты такое говоришь? — Влад только развел руками. Ему все еще казалось, что это какое-то безумие. Что это все происходит не с ним. Только успел привыкнуть к миллионному наследству, а тут еще и такое! Но Марьям сидит перед ним, живая, — он же касался ее, — и совсем не стесняется. — А почему ты не захотела, чтобы я тебя развязал?
— Потому что завтра утром к тебе придет Хамзат. Через п передаст тебе нож. Ты можешь… или убить меня… или выставить… Тогда меня заставят пробежать по улицам до самой крепости, и закончат то, что ты им не дал. Вы с Искандером не дали. Или разрезать веревку, — это означает, что ты окончательно берешь меня в свой дом. Тогда меня не убьют, — повторила Марьям. — Только тогда.
Расим подвоз Хамзата к месту, где он оставил свой автомобиль. ЕрАЗ они взяли специально, чтобы привезти еще недавно обреченную к ее хозяину, — это слово они между собой употребляли абсолютно серьезно. Не на легковом же «Мерседесе» было ее везти! Теперь надо было отогнать старый фургон туда, где его обычно хранили. Расим делал это, постоянно ругаясь. Как только на этом вообще когда-то ездили?! Удивительно, что он вообще завелся и хоть как-то поехал… ЕрАЗ принадлежал одному местному предприятию, но уже несколько лет почти не использовался.