— Что? — с вызовом спросила Гермиона вместо приветствия. — Что-то не так?
— Грейнджер, — шикнул на нее Долохов и резко поднялся из-за стола. — Тео, ты знаешь правила. Господин не одобрит. Идем. А ты, — он кивнул Гермионе, — заканчивай завтрак. Точнее, начни его хотя бы.
***
Он не сопротивлялся, позволил Долохову увести себя, точнее, увести Тео, и спиной чувствовал направленный в его затылок цепкий взгляд ее темных (Мерлин, черных, как ночное небо над Астрономической башней) глаз. Руки Драко тряслись, а спина покрылась испариной, и к ней теперь противно липла рубашка. Он никак, никак не мог справиться с собой, с эмоциями, сметающими все его самообладание.
— Что с ней? Почему она такая, почему у нее…
Почему она выглядит так? Почему она завтракает в парадной столовой? Почему в ее глазах — это, неописуемое, страшное; почему на ней платье мамы из «Твилфитт и Таттинг», а Долохов разговаривает с ней как… чуть ли не как с дочерью?..
Кажется, он говорил все это вслух, или ему только это казалось; трепался сейчас, совершенно не думая о последствиях. Идиот. Но не мог заткнуться, ничего не мог с собой поделать. Весь план рухнул в одночасье, будто карточный домик под порывом ветра — зачем, зачем он увидел ее до собрания?..
— Ты точно в порядке, Теодор? — голос Антонина звучал участливо и напряженно. Пожиратель Смерти, давний друг Люциуса Малфоя, точно чувствовал неладное, а Драко прямо сейчас топил сам себя в потоке ненужных вопросов. — Может, стоило побыть с отцом сегодня? Выглядишь совершенно не отдохнувшим.
— Антонин, что с ней? — выдохнул он едва ли не истерично.
Драко, увидев ее, моментально понял, что имел в виду Нотт, когда предупреждал его о «сюрпризе», что ждал Малфоя при встрече с Гермионой Грейнджер. Она была… собой и не собой одновременно; тьма в ней была слишком очевидной, пустила корни глубоко, и сложно было описать это ощущение словами. А может — Драко не знал — может, ему это только казалось, потому что ему была известна правда о ней. Но верным и напрочь поражающим воображение было еще кое-что: Гермиона притягивала к себе взгляд, как никогда. Платье шло ей невероятно; и Малфою в каких-то давних мечтах казалось таким правильным и приятным, что Грейнджер может надеть что-то из гардероба Нарциссы Малфой (например, примерить ее подвенечное, что было в семье традицией), и мама бы умилилась тому, как она красива (отец бы хлопнулся в обморок, а дед перевернулся в гробу, но мать была бы точно счастлива за Драко), но это… Он мечтал не об этом. Это было какой-то извращенной, мрачной пародией на его мечту, а Грейнджер теперь была Одиллией, подменившей белую лебедь. Чертовы поэтические сравнения — ни дать ни взять, это мэнор навевал воспоминания о материнской любви к классике! — подходили под творившийся вокруг ад как нельзя кстати. Гребаная грязнокровка, которую он с детства знал и ненавидел. И теперь явился спасать, как гребаный Зигфрид на белом коне. И ненависти никакой давно уже не было, было только затопившее все его существо отчаяние, и еще огромное, неизъяснимое чувство, что росло, росло в груди, готовое выплеснуться наружу неуместным, пугающим признанием — и он готов был теперь на все, лишь бы вернуть ее, спасти от этого. Как хорошо, что она осталась сейчас там, в столовой. Хорошо, что рядом был именно Долохов. Нужно немедленно взять себя в руки. Холодный рассудок, вот, что нужно.
— Почему она тебя вдруг так заинтересовала-то ни с того ни с сего? — подозрительно спросил Антонин, останавливаясь и вглядываясь в лицо «Теодора», с которого — Драко чувствовал — сошла вся краска. Он не ответил. — С ней все в порядке. Я бы на твоем месте не совал нос не в свое дело, а то глядишь — откусят, — с секунду выискивая что-нибудь подозрительное в его лице и, к счастью, не найдя, Долохов отпустил его плечи и двинулся дальше по коридору, увлекая Драко за собой. — Тео, не играй с огнем, ты уже нарвался дважды, да и полно с тебя. Третий раз может стать фатальным. Пожалей отца, если о себе подумать не хочешь.
Драко что-то отвечал, соглашался, кивал, но в самом деле совершенно не соображал и потом не мог вспомнить практически ничего из этой части разговора. Лишь оказавшись перед дверью, ведущей в зал, использующийся для собраний, он опомнился. Понял, что просто не сможет сейчас присутствовать там, что с его состоянием это было равносильно прямому признанию — как если бы он выложил на стол перед Тем-Кого-Нельзя-Называть свою флягу с зельем и сообщил всем Пожирателям о том, кто он на самом деле. Пробормотав нечто нечленораздельное о том, что его сейчас вырвет или что-то вроде того, и не дожидаясь реакции, Драко кинулся в противоположную от удивленного Долохова сторону. Ему нужно было поговорить с ней прямо сейчас, сию же секунду. В конце концов, еще не все пропало, план, казавшийся таким четким в «Ракушке», не был ещё погребен под останками рухнувшего самообладания: Антонин видел Теодора и честно скажет об этом Лорду. Никто не будет откладывать начало собрания из-за него одного, он «слишком мелкая сошка», незначительная фигура, кажется, Нотт говорил о себе именно так (да, так и было, пока не вскрылось, что Тео провалил одно важное задание; теперь же привлекать к себе лишнее внимание точно не стоило). Дыхание сбилось, в боку кололо, но хуже всего было это волнение, близкое к панике. Просто забрать ее с собой. Сейчас. А потом, видимо, вернуться и найти Поттера и Уизли… Черт бы побрал еще и их с их героическими планами!
— Грейнджер! — выдохнул Малфой у дверей столовой. Она как раз выходила — тонкая, изящная, как лоза, настоящая женщина, истинная, прекрасная; и где его глаза были раньше? Или это она так изменилась за те месяцы, что он её не видел? В руках её была уже знакомая ему палочка черного дерева. При случае обязательно надо будет спросить её, почему ей позволили иметь палочку. Вообще, расспросить ее хотелось слишком о многом, но все это потом, потом, сначала нужно уйти отсюда подальше…
— Нотт? Да что тебе опять от меня нужно? — она изумилась совершенно искренне, увидев его; брови взлетели вверх, и вся она как-то вдруг подобралась, чуть ли не в дуэльную стойку собралась становиться. Откуда это неподдельное возмущение в ее очаровательном личике? Чем таким успел досадить ей Тео?..
— Слушай, я… не Нотт. Я… — Драко задохнулся в собственных словах, опережающих мысли. — Грейнджер, — он вытащил из внутреннего кармана фляжку. — Это Оборотка. Я… Давай мне руку. Трансгрессируем отсюда. Бежим во Францию, там мои родители, они помогут.
Все это — на одном дыхании, нечленораздельной скороговоркой. О, не так, не так он представлял себе этот момент. Не так сумбурно и скомкано. Но как невероятно просто все оказалось в действительности, ведь ее даже не пришлось искать!
— Малфой?!
Грейнджер узнала его поразительно быстро, хотя Драко в несвязном лепете даже не подумал назвать свое имя. Он не знал, что его выдало, да было и плевать, это здорово экономило ему драгоценное время.
— Да, давай же, — он потянулся к ней, намереваясь схватить за руку (в конце концов, объяснить все можно было и по дороге), но она неожиданно отпрянула.
— Ты что, не понимаешь, как это опасно? Тебя ищут. Тебя убьют!
— Да, да, именно поэтому я с внешностью Тео, — раздраженно парировал Малфой, снова предпринимая тщетную попытку прикоснуться к Грейнджер, которая не только выглядела, но и вела себя чертовски странно. Она отступила к стене, спрятав руки на груди. Да что с ней, в самом деле?!
— Тебе нельзя быть здесь, — выдохнула Грейнджер, все еще пристально всматриваясь в лицо Нотта, очевидно, в поисках его, Драко, знакомых черт. — Зачем ты пришел?
— За тобой, идиотка, — окончательно разозлился Малфой. — Давай же! Не знаю, что с тобой и почему ты так хреново соображаешь, но я здесь, чтобы помочь. — Она смотрела на него так же напряженно, и между ее изящных бровей залегла глубокая складка. Хотелось начать умолять, потому что аргументов у Драко неожиданно совершенно не оказалось, а отведенное время неумолимо таяло; он ведь и подумать не мог, что придется ее уговаривать! — Я прошел долгий путь, Грейнджер. Жрал всякую фигню в магловском Лондоне, жил в заброшенном доме, спасался от преследования, даже связался с вашим сраным Орденом, — выплюнул Малфой и ощерился, и она — будто проблеск света — едва заметно улыбнулась, узнав. — И все это, чтобы увидеть тебя снова. Чтобы забрать тебя с собой.