Он, не обращая внимания на новых обитателей корабля, на скелет с распяленным ртом, вцепившийся в штурвал, и еще на двоих, привязанных к мачте, проплыл над заросшей палубой, извиваясь, и то и дело замирая, как водоросль. Спутанная масса волос колыхалась за ним тенью и дымом. Чешуя блестела на боках. Солнечная муаровая сеть лежала на дне, на подгнивших досках, на его пальцах. Он пробрался в темный трюм, стены которого затянуло красноватой склизкой порослью и они стали пристанищем осьминогов. Выволок из тины окованный бронзой сундук, сорвал железный замок, хоть тот жегся и стрекался из-под ржавчины хуже злых медуз, откинул крышку, распутал завязки промасленного мешка. Тускло блеснуло золото по краю драгоценной чаши.
Не то. Придется поискать еще. Он открывал и открывал сундуки, ящики, отваливал в сторону, если мешали, обглоданные кости в истлевшем тряпье, распарывал когтями вощеный холст и кожу, хранящие человеческие вещи от морской воды. Потом, наконец, нашел.
***
Девица шла им навстречу, пошатываясь. Винно-алое бархатное платье косо сидело на плечах, о нижней рубашке не было и слова. Бесстыдно торчали ключицы, выпирала жилами смуглая шея. Глаза у девки были черно-синие, полубезумные.
Вчера на море было ветрено. Неудивительно, что волны выбросили на берег жертву кораблекрушения. Какая лодка или малый корабль пошли под ней ко дну, где теперь искать команду?
Далия велела своей свите остановиться. Найда в мокром платье, босая, таращилась на нее, как на драгоценный клад. С ума, что ли, съехала, пока море носило ее в своих немилостивых объятиях? Ноги найды были босы, тонкие щиколотки выглядывали из-под изъеденного морской солью подола, чуть подсохшего и стоящего колом. Черные волосы спутанной массой спускались ниже поясницы. Брови - как нарисованные, кожа смуглая и гладкая, губы - сухие, обметанные, потрескавшиеся. Немые.
Когда ее окружили, стали расспрашивать - не произнесла ни слова. Погода стояла очень хорошая, ясная, теплая - над морем до горизонта ни облачка. Найда молчала, как заговоренная. Далия взяла ее с собой во дворец и назвала Рароса - находочка.
***
- Молчишь и молчишь, детка. Кто же ты такая...
Он сидел у ног своей госпожи, растопырив на пальцах витки цветного шелка. Платье надели новое, красивое, синее, волосы вымыли и заплели в косы. Девушки госпожи прежде видели дельфина в ярких волнах, а теперь видели нескладную смуглую потеряшку с разбившегося корабля. Они не умели смотреть, а он не настаивал. Он просто хотел быть поближе к нежному глубокому голосу, к холодным сполохам алого и малинового, к биению крови, к теплоте сливочной кожи. Иногда дети воды с болью узнают, что такое любовь.
В приоткрытое окно втекала соленая прохлада с моря, полоскались белые занавеси. Мозаичный пол поблескивал бирюзой, перламутром, ониксом и янтарем. Прекрасная госпожа мотала шелковые нити, голос ее тек, как вода, отдаваясь жаром где-то в горле, в низу живота, на губах.
Он сглотнул и опустил темноволосую голову ей на колени. Далия замерла на мгновение, утихла, потом протянула унизанную перстнями руку, ласково обвела смуглую раковину уха, скулу, темный завиток волос. Любопытный палец коснулся губ, и они покорно раскрылись. В комнате было очень тихо. Шумело море. Орали чайки.
- Кто же ты все-таки, детка... - Далия нащупала на его шее кожаный шнурок, потянула, дернула. Из-за низкого ворота выпало тяжелое золотое кольцо. Повисло, качаясь. Он повернул голову, глянул на нее снизу вверх. В черно-синих глазах молча плескалась пойманная буря.
Потом он поднялся, встал перед ней во весь рост. Далия удивленно ахнула. Платье прорвалось на плечах, на бедрах острыми шипами, взметнулись угольные ресницы. Небо за окном затягивало облаками - стремительно, неостановимо.
- Ты... подарила кольцо. Я дарю тебе море. Хочешь?
Завыл ветер. Хлестнуло полотнище белой ткани на окне, втягиваясь в покои чаячьим крылом.
Далия смотрела на исчадие морских глубин, не опуская сияющих глаз. Ее сложно было испугать. Она была дочерью Флаво Морехода, что родилась в каюте его корабля «Блистающий», во время качки и бури, под завывание ветра и рев волн. И море она любила больше всего на свете.
- Тшшш... - ее палец снова коснулся губ, обвел их по четкому контуру, словно рисуя. Он прижался щекой к нежной ладони, поцеловал запястье, обведенное золотым браслетом. - Да. Я принимаю твой подарок.
***
- Люди болтают, - сказала она, ласково запуская пальцы в темные кольца волос. На ярком свету они отливали синим, зеленым, лиловым - будто павлиньи перья. Он лежал среди кипенно-белых простыней, уложив голову на грудь своей госпожи, бесстыдно нагой, как в первый день творения, смуглый, гладкий, нездешний. Гранаты и виноградные лозы на фресках потолка кружились над ним, проворачивались, поблескивая полустершейся позолотой. - Они болтают, и я не знаю, что им ответить, Раро. Раросито мареньо. Керидо.