Наташа отвечала детским-детским тоненьким голоском:
- Машину видела, красную. Собачка проходила, и с ней тетя...
Когда Юра глядел на Наташу, лицо его трудно было узнать - такая доброта, мягкость... Никогда его Костя не видел таким. Даже с Цилей...
А на работе Юра был прежний - ироничный, подтянутый. Они вот уже три года работали рядом, рука в руку. Если бы не он, ничего не было бы: ни работы, ни зашиты, ни степени...
Костя обернулся: кто-то вошел. А, это Надюша.
Она стояла у стола - небольшая, полненькая, незаметная, с ясным овальным лицом и спокойными синеватыми глазами.
- Я принесла стенограмму.
- Ну-ка, давайте.
Костя просмотрел четыре машинописных листа, поправил текст в двух-трех местах:
- Ну что же, вполне прилично. Я даже не выгляжу в вашем изложении таким уж полным идиотом.
- Спасибо.
Необычайное спокойствие, шедшее от этого лица, возможно, было связано с его овальной формой... Яйцевидная форма вечности... И вдруг, неожиданно для себя, Костя сказал:
- Послушайте, Надюша. У меня к вам странная просьба. Я сегодня пригласил к себе кое-кого из товарищей. Не согласились ли бы вы помочь мне? Ну, похозяйничать, что ли... Стол накрыть... Еда уже куплена, вино - тоже.
- А вы... Хорошо, я согласна.
- Ладно, по рукам. Занесите-ка стенограмму куда нужно и сразу - ко мне. День-то рабочий ваш кончился.
- Только, я думаю, мне надо переодеться?
- Зачем? По-моему, вы и так прелестно одеты. Я без шуток.
* * *
- Стульев мало, - сказала Надюша.
- На кухне есть табуретка, - вспомнил Костя.
- Несите, не помешает. Только это капля в море.
- Поставим чемоданы, радиоприемник. Сергея Петровича - на радиоприемник, а? Свесится с обеих сторон.
- Нет, уж это нельзя. Знаете что? Подвинем стол к тахте, на нее человек шесть усядутся.
- Низко.
- Ничего. Посадим высоких.
Передвинули стол. Бутылки и рюмки пошатнулись и успокоились.
- Ну как, с точки зрения буржуазных стандартов? - спросил Костя.
Надюша критически оглядывала стол. Еды, правда, было много, еще непривычной после войны, еще дорогой красивой еды. Бутылок - тоже много, и на каждую Надюша надела гофрированный бумажный воротничок. С этим все в порядке. Но сервировка... Откуда только натаскал эту посуду хозяин? Щербатые тарелки, разнокалиберные рюмки, граненые стаканы, даже мензурки...
- Не нравится? - спросил Костя.
- Еда нравится, посуда - нет.
- Как же быть?
- Постойте... у соседей взять?
- Соседи на даче.
- Ну, у других соседей, через площадку.
- А вы можете?
- Я могу. А вы - нет?
- Я не могу. У меня просто мороз по коже идет, когда нужно обращаться к незнакомым людям.
- Все люди - знакомые.
- Хорошо вам, наверно, жить! Надюша не ответила.
- Так я пойду через площадку, - сказала она, помолчав.
- И я с вами. Была не была!
Они позвонили в дверь напротив - клеенчатую, строгую, с медными гвоздиками по краям. Им долго не открывали. Наконец послышались шаги, и взъерошенный старик высунул голову:
- Вам кого?
- Здравствуйте, - сказала Надюша. - Мы из квартиры напротив. Мой знакомый, ваш сосед, Константин Исаакович - вот он сам тут, - сегодня защитил диссертацию.
- А я тут при чем? - спросил старик.
- Мы празднуем сегодня и пришли вас пригласить. А заодно хотим попросить у вас немного посуды.
"Молодец, Надюша, - подумал Костя, - как она просто и славно его пригласила. Я бы не догадался". Старик был удивлен, но польщен, видимо.
- Знаете, милая девушка, - сказал он, - я никогда не хожу в гости. Вредный обычай. Нажрутся, напьются, а за ними убирай. Разве в еде счастье?
- Конечно, не в еде. Но ведь такой случай...
- Ну, ладно, идем, посмотрим в буфете. Вы тоже, товарищ, проходите, чего там.
Они прошли в темноватую комнату, где царил буфет. Старик распахнул дверцы.
- Что понравится, - гордо сказал он.
Надюша даже ахнула. Вот это посуда! На верхней полке - тонкие розовые рюмочки с золотым ободком, ниже, стопками, серо-голубые тарелки с белыми цветами, такие же блюда, салатники, соусники...
- Гарднер, - лаконично сказал хозяин.
- И это можно взять?
- Я сказал: что понравится. Надюша стала отбирать посуду.
- Костя, несите рюмки, только осторожно, не разбейте. Я возьму тарелки, и этот салатник, и мисочку...
- Это соусник. Вы, молодежь, даже не знаете, что такое соусник.
- Будем знать. Спасибо. А блюдо, для бутербродов - можно?
- Все можно.
- А ваша жена... не рассердится?
- Я один, - сухо сказал старик.
Он взял стопку тарелок, прижал подбородком, хотел нести.
- Что вы, не беспокойтесь. Спасибо, мы сами. Ну, какой же вы милый! А как вас зовут?
- Иван Михайлович.
- Я не забуду. Спасибо, Иван Михайлович, вот Костя идет, он возьмет тарелки. Так мы вас ждем. Непременно. В восемь часов.
Стол пришлось накрывать заново, но зато какое получилось великолепие!
- Это еще дореволюционные тарелки, - сказала Надюша. - Фабрики Гарднера. Теперь таких нет.
- А вы любите посуду?
- Очень люблю. Но у меня, ее нет и никогда не было.
- А я ничего не понимаю в посуде, и в одежде тоже. Но, глядя на этот стол, я понимаю, что вы все очень красиво устроили.
- Только мне нужно причесаться. Есть у вас гребень?
- Есть, но...
Костя конфузливо достал гребешок с обломанными зубьями.
- Ничего, давайте.
Она распустила волосы и стала причесываться. "Что-то есть все-таки в длинных волосах, - подумал Костя. - Стриженая женщина всегда одинакова, а с косами - распустит их и другая..."
У Надюши были светлые, тонкие, негустые волосы и широкий, чистенький пробор посередине. Прямой пробор - классический, годный только для ясных, правильных лиц. Когда она причесалась, гладко, туго натянув волосы по обе стороны пробора, лицо стало еще больше похоже на белое яичко. А она, оказывается, хорошенькая! Как это он раньше не видел? Впрочем, он и на настоящих-то хорошеньких не смотрел.
Звонок - гости.
Первым, на свою беду, пришел лаборант Володя. Бедный первый гость всегда ему плохо. Володя стоял, мял руки и не знал, куда себя девать.
Вторым появился самый почетный гость - Сергей Петрович. Ну, скажите на милость, что с ними двумя делать? Сажать за стол? Рано.
К счастью, вернулась с кухни Надюша. Она-то знала, что делать с гостями и как их занять. Она сразу усадила директора в кресло, попросила Володю откупорить бутылки, чем тот охотно занялся, а сама села рядом с Сергеем Петровичем и заговорила - спокойно, открыто, доброжелательно, словно век была с ним знакома, а ведь никогда, поди, с ним и не разговаривала... Через три минуты она уже знала имена директорских внуков, знала, что жена его - на даче, дача хорошая, только переплатили, а любимую его таксу зовут Жулька.
Звонки, звонки... Гости собирались.
"Как это она всегда знает, что нужно? - думал Костя. - Кому что сказать, куда посадить, что спросить? Я этого не знаю. Мне не хватает настоящего ума. Ум - это знать, что к чему".
Он здоровался, здоровался, а гости все шли.
Вот и Иван Михайлович. Он переоделся в черную пару - даже не в пару, а тройку с жилетом. От него пахло нафталином и парикмахерской. В обеих руках он нес большой букет пионов и преподнес его Надюше:
- В вашу честь.
Она даже руками всплеснула:
- Спасибо! Красота какая!
Где-то раздобыла вазу (Костя и не знал, что у него есть ваза) и поставила цветы в центр стола.
- За стол, пожалуйста, - сказала Надюша.
Вечер складывался удачно: все как-то сразу сели, не чинились, не церемонились, сели, заговорили.
В те первые послевоенные, годы люди еще не успели привыкнуть к хорошей еде. Накрытый стол с розовой колбасой, желтым сыром, светлым сливочным маслом сам по себе был картинкой.