Отношения деградировали несколько месяцев. Мэтт все больше отдалялся. Цветы в пятницу вечером и походы в кино сошли на нет. В доме перевелись «Шоколадные апельсины», которые я прежде находила в самых неожиданных местах: за подушками, в рукаве пальто. «Просто потому, что я люблю тебя, Эли». В выходные он горбился за ноутбуком, с синяками под глазами, молчаливый и раздражительный. Ему все тяжелее давалось свободное плавание в бизнесе, баланс между работой и отдыхом. Если я уговаривала его сделать перерыв, он огрызался, чтобы я его не доставала. То же происходило, когда я упоминала о детях. Мне было больно. В прошлом году мы решили, что все-таки пора завести ребенка, но Мэтт постепенно ко мне охладел. Иногда в тишине ночи я протягивала к нему руку, а он притворялся спящим. Отверженность помахивала хвостом и кормилась моим унижением.
Наш брак медленно разваливался, но я все еще пыталась сшить его нитями терпения, любви и домашней стряпни. Как-то в пятницу Джулс и ее муж Крэйг по обыкновению пришли на ужин. До этого Мэтт обмолвился, что у Крэйга роман на стороне.
– У тебя же никого нет?
Эта мысль возникла спонтанно, и, как ни неприятно, многое бы объяснила.
– Нет.
Одинокое, голое слово. Я бы предпочла, чтобы его обернули в «конечно, нет» или «ты у меня одна».
– Давно знаешь про Крэйга?
Он пожал плечами.
– Несколько месяцев.
– И все это время ты молчал, ничего мне не говорил?!
Известие потрясло меня до глубины души. Как будто передо мной вдруг оказался совершенно незнакомый человек, которому нельзя доверять.
– Я должна сказать Джулс. Она моя лучшая подруга.
– Твой первый долг – перед мужем, – возразил Мэтт. – Ты о бизнесе подумала?
Крэйг был его крупнейшим клиентом. Прежде чем я успела ответить, в дверь позвонили.
Джулс посмотрела на меня красными глазами и, шмыгнув носом, увлекла в кухню.
– Я искала мелочь и нашла в кармане его пальто презервативы. Еще ничего ему не говорила, хотела с тобой посоветоваться. Как думаешь, у него любовница?
Я замялась на перекрестке между правдой и ложью, и моя нерешительность оказалась красноречивее слов. Джулс расплакалась. Я усадила ее за стол и обняла. Протянула большой стакан вина. Ее тело сотрясалось от рыданий. В духовке шипела говядина в слоеном тесте. Я сбивчиво рассказала ей, что знала. Вскоре она объявила Крэйгу, что они оба уходят. Входная дверь хлопнула в урагане ярости; испепеляющий гнев Джулс был так же черен, как тесто, обуглившееся в духовке.
– Как ты могла? – напустился на меня Мэтт. – Лишить меня лучшего клиента!
– Если ты больше беспокоишься о бизнесе, чем о судьбе моей лучшей подруги, ты не тот человек, за которого я выходила замуж! – крикнула я в ответ.
– Может, я не хочу им быть! – проорал он.
– Чего не хочешь? Быть тем человеком или мужем? – Я стояла, уперев руки в бока.
Из духовки поднимались завитки дыма.
– Того и другого!
С тех пор ткань наших отношений обвисла. На месте верности и уважения зияли дыры. Джулс выяснила, что роман Крэйга тянулся почти год, и переехала к Джеймсу, который без возражений собрал свою коллекцию вещиц «Звездных войн» и перебрался в комнату поменьше, предоставив Джулс хозяйскую спальню. Джулс подала на развод; Крэйг, в ярости на меня, прекратил дела с Мэттом и не отвечал на его звонки. Мэтт со мной почти не разговаривал. Было трудно сдерживаться, когда он в очередной раз на мой совершенно обоснованный вопрос односложно что-то рявкал. Я непрестанно успокаивала его, поддерживала, делала все, что положено хорошей жене, но между нами выросла непробиваемая преграда. Я становилась все более несчастной. Крисси в конце концов заявила, что нам с Мэттом не помешает разъехаться, и предложила мне свободную комнату.
– Уеду на время. – Я пристально поглядела на Мэтта, желая, чтобы он прочитал мои мысли и понял: это последнее, чего я хочу, но просто не знаю, что еще предпринять.
– Наверно, так будет лучше, – ответил он, не глядя мне в глаза.
От этих слов мое горло сжал спазм, и я с трудом выдавила:
– Пойду соберу вещи.
Однако даже мне было очевидно, что решимость моя слаба и рухнет, стоит лишь ему попросить меня остаться. Он не попросил. Я молча побрела наверх паковаться, стараясь, чтобы гордость не выскользнула из ладоней и не разбилась.