– Налетайте, Эли! – произносит голос с мягким уэльским акцентом.
Я его уже слышала. Долю секунды внутри трепещет надежда. Быть может, худшее позади и кошмар этого бесконечного дня закончился? Поворачиваю ноющее тело. Медсестра с улыбкой продолжает:
– Печеный картофель с сыром и тушеная фасоль с салатиком – сразу станет легче. Как вы? Получше?
Страдальчески мотаю головой. Я не узнаю ее лица, только акцент.
– Все будет хорошо. Ваш брат скоро вернется, а в своей одежде всегда приятнее. Куда лучше, чем больничная роба с прорехой на заду. – Она неуклюже наливает мне воды.
Еда на тарелке холодная и неаппетитная. Мелкая картофелина с бледной кожурой, явно из микроволновки, не темная и зажаристая, как я люблю. Затверделый расплавившийся сыр, горка консервированной фасоли и несколько поникших листиков, имитирующих салат. Пищу я узнаю, но сомневаюсь в реальности того, что вижу.
В детстве мама раскладывала на бабушкином серебряном подносе мелкие вещицы, и мы их запоминали. Она называла это игрой бойскаутов. Накрывала поднос красным клетчатым полотенцем, и мы с Беном морщили лоб, считая по пальцам: точилка для карандашей, булавка, мандарин. Я ничего не забывала, память у меня всегда была отменная, а Бен помнил не то, что видел, а желаемое: шоколадный батончик, монетку в один фунт, карточку футболиста. Я часто специально путалась, чтобы он выиграл, однако всегда, всегда знала, что на самом деле лежит под кухонным полотенцем.
Сейчас я снова проверяю себя, закрывая лицо руками и медленно считая до десяти. Когда открываю глаза, накатывает облегчение. На тарелке по-прежнему печеная картошка, сыр и фасоль, и это хороший знак. То есть всякий раз, как я отворачиваюсь, меняются только лица. Если проблема в чем-то одном, ее легче решить, верно? Хватаюсь за эту мысль, вцепляюсь в нее как в драгоценный приз. Так держала когда-то десятицентовую монетку, полученную за второе место. Лучше верить, что способность распознавать лица все-таки вернется. Иначе, если Юэн напал на меня и снова придет, я его не узнаю.
И всю жизнь проведу в страхе.
Среда
Глава 5
Бен сидит слева. Сегодня он должен был ехать в Эдинбург. Он исполняет обязанности заместителя директора в маленькой, но стремительно растущей сети отелей. Хотя головная контора здесь, брат мотается в командировки по всей Великобритании.
– Не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
– Ты думаешь, я брошу тебя в таком состоянии? Одну? – обиженно отвечает он.
Врач ограничил посещения членами семьи. Я слишком расстраиваюсь, когда не узнаю лица. Нас всего трое. Я сразу поняла, что войти в больницу для тети Айрис будет нелегко, и сказала ей не приезжать; тем не менее, хоть и глупо, я расстроилась, что она не приехала, и пытаюсь не вспоминать, как она подводила нас в прошлом. Мы были детьми. До сих пор рвется сердце… Бен – мой единственный посетитель, и я переживаю, что все легло на его плечи, и он чувствует, что обязан быть со мной днем и ночью. Он вымотан и раздражен. Пахнет ментолом – снова курит. В тяжелой ситуации он всегда берется за сигареты. Думаю, больничный запах навевает на него воспоминания, хотя он был тогда совсем маленьким. Джулс, моя лучшая и старинная подруга, и ее двоюродный брат Джеймс, с которым они живут в одном доме, прислали открытку и огромный красно-белый букет – он занимает на тумбочке столько места, что некуда поставить кувшин для воды. Еще здесь карточки от мистера Хендерсона, моего старого соседа, и Мэтта. Я сто раз перечитывала его записку, глядела на слово «целую», выведенное округлым почерком, и гадала, что он имел в виду.
Нервы на пределе. Сегодня я получу ответы на свои вопросы, и я рада, что Бен рядом.
Боковым зрением вижу, как он сжал руки на коленях, которые подрагивают под одному ему слышный ритм. Прямо передо мной, поворачиваясь туда-сюда в кресле, разместился доктор Сондерс, невропатолог, на которого я возлагаю надежды. Я не смотрю прямо ни на него, ни на Бена. Мой взгляд сосредоточен на столбе солнечного света, протянувшемся по крапчатому линолеуму.
– Эли ничего не помнит про ту ночь. Да, Эли? – переспрашивает Бен.
– Да.
Невозможность вспомнить обескураживает, хотя в каком-то смысле это облегчение. Однако всякий раз, как я задумываюсь, что же все-таки произошло, – а бывает это часто, – на шее у меня затягивается удавка паники. Ничего, доктор Сондерс меня подлечит, я вернусь домой, на работу, и станет легче.
– Ваша сестра при падении сильно ударилась головой.
Оба говорят так, будто меня здесь нет.
– Память вернется? – спрашивает Бен.
– Возможно, но без гарантии; если и да, не факт, что полностью. Вам еще очень повезло – церебральный шок вполне мог привести к летальному исходу.