Я зажмурилась и расчихалась, а когда открыла глаза и неодобрительно посмотрела вслед нещадно ароматизированной гражданке, она уже скрылась за поворотом лестницы.
Крепкий парфюмерный запах сохранился и в уборной, поэтому я не стала там задерживаться из опасения, что сама пропитаюсь этим сногсшибательным амбре. Сунувшись к зеркалу, я деловито показала язык своему двойнику в серебристых глубинах, вышла из клозета и направилась в офис — открытым способом добывать из холодильника шефа ценное маслице.
Увы, я опоздала: Бронич уже ушел! Дверь его кабинета была заперта, и добраться до масла в отсутствие как шефа, так и бухгалтерши, располагающей запасным ключом, не представлялось возможным.
«А если выбить дверь?» — смело помыслил мой внутренний голос.
— А если шеф мне за это голову оторвет? — убоялась я.
«А откуда он узнает, что дверь сломала именно ты? Кто ему скажет?»
Я огляделась: в общей комнате никого, монтажка закрыта, свидетелей нет.
Хм, странно, почему же офис не заперт, если все разбежались?
И тут дверь открылась, и в комнату вошла задумчивая Трошкина. Движения у нее были замедленные, а выражение лица точь-в-точь такое, как перед началом краевой контрольной по математике. Я хорошо запомнила его за годы, проведенные за нашей общей с Алкой школьной партой.
— Трошкина, — позвала я.
— А?
Она посмотрела на меня, поморгала, узнала:
— Привет, Кузнецова.
Я не стала напоминать ей, что мы сегодня уже и здоровались, и прощались. Каждый имеет право на ранний склероз. Но я пересчитала морщинки между бровями подружки — их было четыре. По десятибалльной шкале — высший уровень тревоги!
— Трошкина, что случилось?
— Случились? Да не дай бог, — невпопад ответила Алка и хрустко укусила ноготь.
Моя проблема с арестованным маслом сразу же перестала казаться по-настоящему важной. Благовоспитанная Трошкина, грызущая ногти, предвещала серьезную беду.
— Алка, не молчи! — попросила я, начиная волноваться. — Скажи, что стряслось?
— Нет, это ты скажи!
Рассеянный взгляд подружки сфокусировался на моем лице — в той самой точке, где у индийских танцовщиц и будущих жертв метких снайперов краснеет аккуратный кружочек. Я почувствовала, что лоб у меня зачесался.
— Расскажи мне, Кузнецова, о женщине в красном «Пежо»! — потребовала Алка.
— Это так важно? И именно сейчас?
Я подумала, что Трошкиной приспичило прогнать меня через какой-то тест наподобие тех, которые помещают на своих страницах популярные женские журналы, в стиле «Выясни свой тип характера», «Узнай свои паранормальные возможности», «Проверь себя на совместимость с любимым» и так далее. Девочки в офисе очень любят такие развивающие игры под утренний кофе с булочками.
— Это архиважно! — заявила Алка, глядя на меня, как Ленин на буржуазию.
— Да? Гм…
Я постаралась припомнить, что говорят о характере автовладельцев в связи с колером их машин те же журналы. Трошкина терпеливо ждала, прочно уставив свой лазерный взгляд чуть выше моей переносицы.
— Женщина на красном «Пежо» — чрезвычайно сильная личность, которая движется прямо к поставленной цели, — предположила я, стараясь говорить уверенно. — Окружающие нередко страдают от ее взрывного характера, ведь красный предпочитают люди властные и вспыльчивые. Наша дама — не меланхолик и не флегматик, она очень активна и выбрала автомобиль красного цвета, чтобы выглядеть более сексуальной.
— Вот спасибо тебе, Кузнецова, успокоила!
Трошкина всплеснула руками, упала на стул и подозрительно засопела.
— Эй! Ты что, реветь собралась? — Я уже совсем ничего не понимала. — Из-за какой-то мифической бабы на красной машине?!
Трошкина и сама счастливая автовладелица, у нее прелестный «Фольксваген-жук» солнечно-желтого цвета, характеризующего хозяйку транспортного средства как оптимистку, живущую по правилу «Что ни делается, все к лучшему» и принадлежащую к числу спокойных, счастливых, общительных, коммуникабельных и интеллигентных людей.
Во всяком случае, так было написано в журнале.
— Э-э-э-это не какая-то мифическая баба-а-а-а! — Счастливая оптимистка Алка и впрямь заревела. — Это Зя-а-а-а-амина ба-а-а-а-а-ба-а-а-а-а!
— В смысле? — тупо переспросила я, а в голове уже звонко щелкнуло, и картинка сложилась.
Все понятно, мой милый братец не удержался и снова взялся за старое! То есть, наоборот, за молодое и красивое, не связанное с ним такими серьезными и длительными отношениями, как Трошкина, официально пребывающая в статусе Зяминой невесты с тех самых пор, как он, мерзавец, публично поклялся любить одну лишь Аллочку.
Случилось это, кстати, не так уж давно, каких-то три или четыре месяца назад, но у записного ловеласа Зямы свое оригинальное ощущение времени, и я не раз уже слышала, как он жалуется, что Трошкина «маринует его целую вечность».
Эта выразительная кулинарная терминология расположила к страдальцу папулю, я же благородно держу сторону подруги, а наша мама сохраняет вооруженный нейтралитет. Мамуля еще не определилась, хочет ли она, чтобы Зяма женился и сделал ее тещей — персонажем анекдотическим и заведомо неприятным.
Скажу по секрету от бабушки: в ранних произведениях мамули, прославившейся своими романами ужасов, тещи — те еще монстры! Страшнее всяких зомби и вампиров.
Бабушка, кстати, вовсе не в курсе Зяминого скулежа, потому что он намного ниже ее порога чувствительности. Наша условно дряхлая старушка глуховата, и это спасает ее нервную систему от перегрузок. Мы, Кузнецовы, семейство беспокойное. Может, и не стоило бы тащить в наши ряды нежную Трошкину?
Я сочувственно и виновато посмотрела на всхлипывающую подружку, однако сочла своим долгом защитить непутевого братца:
— С чего ты взяла, что это Зямина баба?
— Я их виииии…
— Ты их видела? — Я хладнокровно перевела животный рев на человеческий язык.
Трошкина кивнула, забрызгав бумаги на столе слезами.
— В постели?
— Нет!
Алка вскинула голову. На измазанном растекшейся тушью лице отразился священный ужас. С таким выражением слушают новые рассказы Баси Кузнецовой пацаны — добровольцы из дворовой фан-группы мамули.
— Ага, не в постели, — я обнадежилась. — А где же?
— В магазииииии…
— В магазине? И что, они там покупали вино, продукты и презервативы для приватной вечеринки на двоих?
— Нет! — Трошкина рассердилась. — Это был ювелирный магазин!
— О… — растерялась я.
— Ты прекрасно знаешь Зяму, и я тоже его знаю, как облезлого! — горячо заговорила Алка.
— Как облупленного, — машинально поправила я, слегка поморщившись.
Мой брат, конечно, негодяй, но он нисколько не облезлый. Зяма настоящий красавец — это у нас фамильное.
— Мы Зяму знаем и понимаем, что довести отношения с ним до витрины с золотыми кольцами может далеко не каждая женщина! — продолжила Трошкина.
— Редкая птица долетит до середины Днепра, — согласилась я и присела на стульчик рядом с Алкой.
Черт побери, неужели Зямка решил жениться не на Трошкиной, а на какой-то совершенно посторонней бабе, о которой я ничего не знаю, кроме того, что она въедет в нашу семью на красном «Пежо»?!
— Так что ты о ней знаешь? — прочитала мои мысли подружка.
— Ничего, — неохотно призналась я. — Совсем ничего! Но это дело поправимое.
Я встала и забросила на плечо свою сумку, как вещмешок.
— Вставай, Трошкина! Бери шинель, пошли домой! Мы еще повоюем за твое счастье!
С Алкой мы познакомились в детской песочнице, и я ее я тоже знаю, как обле… Пардон, как облупленную.
Деморализованная Трошкина была бы мне плохим помощником в борьбе за построение новой ячейки общества с участием Зямы (но без участия посторонней бабы на красном «Пежо»).
Хорошим помощником деморализованная Трошкина была бы разве что уличному попрошайке: глядя на ее бледную зареванную мордашку, добрые люди стали бы щедрее на подаяния. Поэтому я заботливо отвела подружку к ней домой, усадила на кухне, приготовила чай и сунула в одну протянутую ручку Трошкиной дымящуюся чашку, а в другую — шоколадный батончик.