— У нас есть, но на зарплатку, — признался Бронич и посмотрел на Веника, приподняв одну бровь.
— О! — Режиссер распрямился и посерьезнел. — То есть вы так вот ставите вопросик?
Он побарабанил пальцами по барной стойке.
Смекнув, что моральная экзекуция закончена и начинается конструктивная беседа о путях выхода из кризиса, Жора Горохов приободрился.
— Значит, так. Я предлагаю сделать эти две баночки самим, — деловито сказал он.
— Как? — Бронич поднял вторую бровь.
Жора выразительным кивком указал на дверь начальственного клозета, украшенную художественной фотографией брюссельского писающего мальчика.
— Гхм…
Бронич покраснел.
— Ну, да, я понял. Но это же будет подлог, что наказуемо!
Горохов загрустил. Он знал, что Михаил Брониславич Савицкий по возможности чтит Уголовный кодекс.
— А кто узнает, что внутри… не то, что было? — осторожно сформулировал Веник. — Банку мы найдем такую же, этикетку напечатаем неотличимую…
— А если кто-то сделает анализ нового содержимого? — возразил ему шеф. — Э-э-э, нет, так не пойдет. Анализ все покажет. Спросите вот хотя бы Кузнецову, у нее жених эксперт-криминалист, она вам расскажет, что умеют экспертики!
— Интересная персона наша Кузнецова, — желчно пробормотал завистливый Веник. — Жених у нее криминалист, мама писательница, брат художник, папа кулинар…
— Что ты сказал, повтори? — встрепенулся Горохов.
— Я сказал, что Кузнецова наша — пуп земли! — фыркнул Веник.
— Нет, другое… — Жора медленно улыбнулся и щелкнул пальцами: — Есть решение! Я знаю, что нам делать!
— О, нет, — простонал Казимир Кузнецов и стукнул себя по лбу мобильником. — Я идиот, я должен был послать вас куда подальше еще вчера!
Он с сожалением подумал, что мог бы просто не отвечать на звонок. Тем более, что говорить по телефону за рулем — это нарушение.
— Теперь, к сожалению, поздно меня посылать! Теперь надо спасать ваше доброе имя! — нажал Горохов. — Кто поручился за сохранность груза? Вы! Кто будет втянут в скандальную историю с пропажей музейных сокровищ? Вы, Казимир Борисович. Но не печальтесь, есть способ спасти ситуацию. Сейчас я вам все расскажу.
— О, нет, нет и нет, — повторил Зяма, выслушав смелое предложение Жоры.
Это был самый странный заказ, который ему когда-либо поступал.
— Да почему же нет и нет? Подумайте, тут ведь все честно! — настаивал Горохов.
Понятие о честности у него было очень свое-образное.
— Вы художник, Казимир? Художник, и еще какой! Познаменитей того прибалта. Ведь знаменитей?
Самолюбивый Зяма, подумав, подтвердил, что тот прибалт супротив него — так, мелочь, мазилка чухонский.
— Значит, ваши произведения ничуть не хуже его произведений, — продолжил Жора.
— Все мои произведения?
Зяма задумался. Никогда прежде он не рассматривал ЭТО как произведение. Он ЭТО вообще никогда не рассматривал. А, нет, рассматривал, но очень-очень давно, еще в детстве, на даче в деревне Бурково, где на пыльном проселке лежали коровьи лепешки, по мере высыхания приобретающие сходство с керамическими тарелками грубой ручной работы. То есть, понятно, что не ручной…
— Ну, предположим, да, в моем случае это будет творение художника, — согласился он. — Но это же будет не то творение!
— А вы сделаете то, в точной точности то! У нас ведь есть подробное описание рациона, которого придерживался художник на стадии вынашивания своего… гм… творческого замысла! Вам, Казимир Борисович, всего-то и нужно будет точно так же питаться!
— А как…
— Ну — как? И это вы меня спрашиваете? У кого из нас папа — гений-кулинар? — Жора предъявил свой предпоследний козырь.
— О!
Зяма крепко задумался.
Хитрец Горохов выждал еще с полминуты и выдал свой последний аргумент:
— Только представьте, как опишут эту остроумную художественную мистификацию ваши биографы! Лет через пятьдесят это будет легенда, которая войдет в историю мирового искусства!
— Вообще-то мне хотелось бы войти в историю искусства не с дерьмом, — капризно пробурчал тщеславный Казимир, но уже было понятно, что он сдался.
А бывший полковник, действующий отец семейства и прирожденный кулинар Борис Акимович Кузнецов на необычное предложение Горохова согласился на удивление легко и быстро.
— Хм… А это серьезный вызов! — отметил он, ознакомившись с перечнем продуктов, употребленных автором художественных фекалий на стадии создания пропавших шедевров. — Тигровые креветки, с одной стороны, мягкий козий сыр, с другой, и ванильный крем, с третьей… Непростое сочетание!
Зяма занервничал:
— А если?
— Никаких если, я придумаю гениальный микс! — пообещал воодушевленный полковник от кулинарии и принял командование на себя. — Зяма, сегодня больше ничего не ешь, тебе нельзя засорять организм чем попало! Георгий, составьте список продуктов! По дороге в Бурково заедем в супермаркет и купим все необходимое.
Зяма поморщился. Любителем простых сельских радостей он не был, за исключением парного валяния с деревенскими девками на свежих пышных сеновалах.
— Зачем в Бурково-то? Комаров кормить?
— Не комаров, а вас, Казимир! — хихикнул Горохов.
— Сын, для чистоты эксперимента мы должны переместиться туда, где у тебя не будет никакой возможности нарушить правильную диету, — объяснил папуля. — Наша дача в Буркове — идеальный вариант: там ни кафе, ни ресторанов, ни магазинов, ни торговых аппаратов с шоколадками. А фрукты и овощи еще не созрели. Собирайся живо, мы едем немедленно!
— И соблюдайте, пожалуйста, полную секретность, — попросил Горохов. — Не стоит кому-то рассказывать, что мы занимаемся изготовлением художественных копий.
— Это называется «реплики», — грустно молвил модник Зяма.
— Репликаки, — удачно схохмил папуля, аккуратно складывая кухонный фартук.
— Мамочка моя дорогая! — протянула я, запрокинув голову, чтобы рассмотреть колоссальный серпантин в поднебесье. — Горе, горе, крокодил наше солнце проглотил!
Стоя почти в зените, разлапистая белая звезда дневного светила прочно застряла в стальной петле высоченной катальной горы, украшенной убедительным скульптурным изображением трехголового дракона.
— Змей Горыныч! Здоровенный, правда? Экстремальный аттракцион номер один в мире! — щурясь, с неподдельной нежностью молвил мой провожатый — бородатый малый в настоящей кольчуге.
По тону его можно было подумать, что он сам, лично, этого экстремального Горыныча высидел из яйца, вскормил и вырастил, но я-то прекрасно помнила подвиги сказочных богатырей. С трехголовыми рептилиями они отнюдь не церемонились и напрочь извели на Руси Горынычей как вид.
В одной руке у богатыря был мой миленький розовый чемодан, в другой — свой собственный зазубренный меч, пугающе подкрашенный по зубчатому краю багряным. Аксессуары отчетливо контрастировали.
Впрочем, и сама я в летнем деловом костюмчике бок о бок с небритым амбалом в проволочном свитере и цельнометаллической тюбетейке тоже должна была смотреться престранно.
— Таких горок во всем мире всего пять или шесть, — добавил информации богатырь.
— Жуть, — совершенно искренне сказала я. — Ни за какие деньги не стану на ней кататься!
— Да у нас единый входной билет вполне бюджетный, не волнуйтесь.
— Вы не поняли, — я одернула на себе пиджачок и отважно шагнула под арку из разноцветных букв, составляющих название парка. — Я не стану на этом кататься, даже если деньги заплатят мне!
— Хо! Это вы еще нашу башню свободного падения не видели! — басовито захохотал богатырь. — Она у нас самая высокая в Европе! Стра-а-а-ашная — до жути!
— Поверю вам на слово.
Я выступила на ярмарочную площадь в окружении расписных теремов и огляделась. В Русляндии было весело.
На центральной площади крутилась красивая расписная карусель с лошадками, грузоподъемность которых позволяла им нести даже взрослых.
Дяди и тети с блаженными лицами пупсов галопировали на карусельных жеребцах и кобылицах под звон литавр и трубные звуки живого оркестра.