Туманова Ольга
Свидание
Ольга Туманова
Свидание
Небо, где темное, где светлое, но сплошь серое низко зависло над домами, и грязные лужи заполонили асфальт, и мелкий дождь мутными разводами который час ползал по лобовому стеклу, и холодный сквознячок тянулся из приоткрытой форточки в глубину салона, и пыльный репродуктор бесстрастно сообщил, что сегодня в городе свежо и дождь, тем же голосом, что с вечера предрекал жару и сухость.
Пешеходы, опустив головы и сжав плечи, торопливо семенили вдоль трассы, проворно, но запоздало прыгали в сторону от каскада грязных брызг хамоватого транспорта, и никто не торопился остановить машину. Имущие деловито катили на разнокалиберных иномарках, неимущие мокли на остановках в терпеливом ожидании рейсового автобуса, пропуская пустыми коммерческие, буржуа все еще рождались в муках, обещая так никогда и не появиться живыми на отечественной почве, а он сумрачно прикидывал, сколько уже бензина вылетело в трубу и сколько еще метража намотается на колеса, прежде чем судьба пошлет выгодного клиента. За весь день он всего и подвез - бабу с ребенком на вокзал, что расплатилась с ним скупо и мелочью, как в автобусе, и он, сгоряча, швырнул ей ее медяки вдогонку, да парочка гортанных мужиков-южан, спешивших на рынок, с утра трезвых, недовольных и прижимистых.
У центрального универмага, на остановке народу было побольше; все легко, не по погоде одетые и мало кто под зонтом, все больше под газеткой, пакетом или с покорно подставленной дождю головой, терпеливо ждали автобус.
Кожакин глянул мельком, и женщина нервно шагнула к кромке тротуара и вскинула руку. Средних лет, худенькая, принаряженная, с букетом красных гвоздик - такая нелепая в сером будничном дне. Решилась-таки. Расплатится точно по счетчику, а то, восторженно ужасаясь своей расточительности, округлит копейки до рубля.
Кожакин хотел проехать мимо, но, глянув в заднее стекло - не подпирает ли автобус, - притормозил, и женщина суетливо вскарабкалась на переднее сиденье.
Вблизи она оказалась миловидной, но не свежей - лицо пожухло от бессонной ночи, и под толстым слоем пудры под глазами красовались синие мешки под цвет блузки, явно парадной. С вечера не переодевалась. Разгулялась, однако. Давно пора б в конторе сидеть. Что ты теперь наверстаешь, на машине? Вот допрыгаешься, сказал жене, будешь радоваться случайной ночке.
- Мне к рубероидному.
Ближний свет. В город в ресторан выбралась. И подфартило. Осчастливил кто-то. Хорошо еще мужик путевый попался, даже цветы, вон, подарил. Могла б остаться без последних копеек. Вот, подожди, сказал жене.
- И обратно.
Кожакин отвлекся от своих мыслей, глянул удивленно. Обратно? Что там делать, на разъезде, где кроме допотопного кинотеатра и частных хибарок только колдобины да грязь? Или домой решила прокатить переодеться? Так что уж теперь, когда время обедать.
Женщина явно не отошла от пережитого ночью - то и дело поправляла на коленях сумку, перекладывала с боку на бок букет и вновь и вновь поглядывала на часы. И на него. На лице нервный румянец, в глазах жажда пообщаться, поделиться эмоциями.
Кожакин сжалился. Кивнул на цветы, сказал тактично, как бы ничего не понимая:
- В гости? Спешите?
- Нет-нет! - женщина затрясла головой, словно он уличил ее в недостойном. - Но спешу. Да, очень спешу. Мне в два надо быть у кинотеатра, знаете, там, перебила сама себя и тревожно глянула на него. Кожакин степенно мотнул головой. Как не знать. Он город знает. - Опоздать мне нельзя. А автобусы. Туда так трудно добраться. Надо с пересадкой. И ходят редко. Но мне непременно надо к двум.
Она говорила и говорила, как шлюз открыли, или плотину прорвало. Словно не могла остановиться. Или боялась, что он ей ответит. Как тут ответишь, когда говорит без пауз. Да и что отвечать. Успеют как раз к двум. Должны успеть. Ну, а если и опоздает минут на пять, поезд с рельсов сойдет? Что уж так нервничать? Странное, однако, у нее похмелье после праздника.
Кожакин в упор глянул на пассажирку. Глаза как пустые: смотрит и не видит. И лицо, как у мумии. Нет, мумии, кажется желтые, а эта - как стена больничная. Ну, надо ж так наштукатуриться. Называется, красоту навела. Людей пугать. И пятна по белой штукатурке нездоровые. Вот допрыгаешься, сказал жене. То у тебя голова болит, то устала. Вот тогда-то все и заболит. На одни таблетки работать будешь.
Женщина наклонилась к нему, стараясь поймать его взгляд:
- Ночь не спала.
Кожакин хмыкнул с пониманием. А она, на миг замолчав, сказал жалобно:
- Дочь у меня... У нее сегодня день рождения... Семнадцать лет.
А мать не нужна. Ясно дело. Своя компания, парни, вино, а то еще и наркотики. Зачем мать. Только постирать да деньги у отца забрать. Вот допрыгаешься, сказал жене, она уже сейчас финтит, а годков через парочку...
- Красавица. Умница.
Хвали, хвали, сказал жене. Нахвалишься.
- Умерла год назад.
Кожакин едва на тормоз не нажал. Ну и переходы. Со свадьбы и на поминки. Так куда ее несет? Она что, помутилась от горя? Едет в обратную сторону.