— А подчас и надежду брось да живи так, как живется, — прибавил Чайченко.
Умел, видите, утешить.
— Не надо терять надежды никогда, — я ему говорю, — все мы живем надеждою.
— Пока надежда не изменит, — прибавляет он.
А Катря приклонила голову к его плечу и говорит:
— Так и я тебе изменю, думаешь?
На это милое словечко и он усмехнулся.
— Однако нам пора домой, — напоминаю, — чтоб не нажить еще беды.
— Иди, сестра, голубушка! — говорит Катря… — Я вот только два словечка ему скажу, — я тебя догоню, — а сама меня выводит на дорожку. Я пошла.
Коротки два словечка: я с добрый час ждала ее, вышедши из лесу! Да уж спасибо, что и так пришла; я думала, до ночи ждать буду. Пришла, торопит меня: «Пойдем!»
Прибежали к колодцу, она умыла свои заплаканные глазки, зачерпнули воды да скорей домой. А тут отец навстречу.
— Что это далеко так отошел колодец? — спрашивает.
— Да мы еще и погуляли немного, — отвечаю ему.
Он поглядел мне в глаза и глянул на дочь… а у нее слезы ручьями струятся.
— Отец мой родной! — промолвила она. А он как будто не видит и не слышит ничего — поворотился и ушел.
VII
Время идет да идет смутно, — мы ждем лучшего; я умаливаю Катрю: переменится все, увидишь. Отец ни слова про Чайченка.
А Филипиха такую бурю подняла перед матерью, когда узнала отцово решенье.
— Как? — говорит. — Как? Ты не родная разве мать своему детищу? Не ты ли страдала, не ты ли взрастила ее? Тебе не вольно отдать дитя свое за того, кто ей мил? Пусть бы у меня попробовал этот зверь отнять счастье рожденья моего!
Даже поссорилась с нашею матерью и долго к нам не ходила.
А в селе свадьба за свадьбой; приходят и нас просят.
Где же тут веселье на ум пойдет! Мы с нею, как говорят, в лес смотрим.
В эту осень и отец как-то от свадеб не отказывался — на каждой бывал.
Заметно — Чайченко стал больше к Катре льнуть. То, бывало, она его высматривает со всех сторон, а то уж он ее сам ищет глазами между девушками; а как видит тут отца, то еще пуще ухаживает за нею, точно наперекор старому…
«Голубь мой! — думаю. — Этого тебе не одолеть: напрасный труд!»
Отец ничего себе, только глядит, — не на Чайченка, а через его голову…
А Чайчиха и наша мать сидят, точно те голубки сизые, когда их гнездышко разоряют.
На одной свадьбе отважен был Чайченко, уж чересчур отважен был: не отходит от Катри ни шагу. Мать сильно потревожилась, забыла и молодых приветствовать.
Отец прежде всех гостей собрался домой и нам велел идти. А тут самое веселье, танцы.
Пошли мы домой. Идет Катря, потихоньку плачет.
— Не плачь, серденько! Хуже, как заметит! — уговариваю шепотом.
— Пускай заметит! Я ничего не боюсь! Я счастлива, до смерти счастлива! Он меня любит, и я его люблю и буду любить всю жизнь мою! Пусть знает, что горюю, а все же я счастлива! Пускай хоть тешится, хоть гневается, мне все равно…
— Катря, лучше будет, если отца не гневить. Лучше, если б он бережно с отцом обходился. А то что за счастье, если отец не умилостивится? Посмотри, какая мать печальная, мучится за тебя. Не льни ты так к нему — и девушки будут над тобою смеяться.
— Вот чем стращает! Да пускай весь свет смеется — я его люблю…
— А как отец больше не пустит тебя на свадьбы ходить, где тогда с ним увидишься? Видишь, утром сам старик коров выгонит, вечером сам двери замыкает.
— Ничего! Души не замкнет, счастья не отнимет! — А слезы одна за другою тонут в сорочке.
Вот незадолго опять нас на свадьбу просят. Может, отец и не пустил бы, так нельзя — родня. Идем туда все вместе, да словно тесны нам улицы стали, идем один за одним, втихомолку. Приходим. Глядь-глядь по хате, по светлице, по всем уголкам — нет Чайченка.
— Еще рано, еще придет, — говорит Катря.
Ждем-пождем — нет! Уж поздно вошла старая Чайчиха. Катря только ее завидела, уж очутилась подле матери: знает, что Чайчиха ее не минет. Но Чайчиха не разглядела, что ли, и села поодаль одна. Наша мать сама к ней пробралась, поздоровались, да и сидят молча.
Примечаю, они обе будто хотят друг другу о чем-то рассказать, да не решаются, не сберутся с мыслями.
Смотрю, Катря горит вся от нетерпения. Наша мать глядит на Чайчиху жалостно как-то, а Чайчиха вглядывается в свой рукав, не подымает глаз.
— Какие теперь сукна, — говорит, — ткут, не крепкие, не то, что прежде!
— Тетушка! Отчего Яков не пришел на свадьбу?
Не дождалась Катря, что мать о том спросит; не постыдилась и его матери. У самой из глаз так искры и сыплются… Глядит смело, стоит так прямо…