Все согласились с Малановым: действительно напала Финляндия на нас, не посчиталась, хотя имелся с ней мирный договор.
— Я бы их научил, как писать черным по белому, — погрозил пальцем куда-то в пространство Маланов. — Раз и навсегда научил…
— Не принимать — и точка, — отрубил кто-то из разведчиков.
— Во дают — дипломаты! — усмехнулся Давыдченков. — А скажите, причем тут финны? Скажите, пожалуйста?
Разведчики замолчали.
— Правительство финское пошло против нас, — сказал Давыдченков, польщенный общим вниманием. — А финны тут ни при чем. Финны, ну там рабочие или крестьяне, они же совершенно ни при чем. Уразумели?
Маланов ничего не сказал, махнул обиженно рукой и отвернулся.
— Я вам сейчас одно место прочту, — сказал Давыдченков, шурша газетой.
Однако прочитать Давыдченков не успел, потому что в сарай, стуча по настилу сапогами, вбежал дневальный и крикнул так, будто за ним гнались:
— Старший сержант! Крошка с передовой шагает!
— Ну и что! — неожиданно строго произнес Пелевин. — Чего орешь? Или устава не знаешь.
Действительно, через некоторое время в сарае появился сержант Волков, прозванный за богатырский рост, за длинные, как оглобли, руки Крошкой. Глядя на него, было довольно-таки трудно представить, как такой верзила ползает по передовой, где каждый бугорок пристрелян. Демаскировка полнейшая. Тем не менее Волков воевал, ходил на передовую, брал «языка», и товарищи, бывавшие с ним вместе, не обижались на него, хотя ради истины следует все же сказать, что в случаях, когда требовалась особая сноровка и осторожность, Волкова старались не посылать. Волков, конечно, ничего об этом не знал, а считать себя обделенным боевой работой не приходилось: война ежедневно подкидывала на долю Крошки немало разных дел.
Внешне он с первого взгляда казался очень суровым, и улыбка, которая почти не сходила с его лица, не только не скрашивала этого впечатления, а, наоборот, даже усугубляла.
Происходило это потому, что улыбался у Крошки только рот, открывавший при этом его желтые, вкривь и вкось поставленные широкие зубы. Эти зубы придавали его лицу какое-то зловещее и тяжелое выражение.
Крошка крикнул: «Здорово, братва», повесил свой автомат на первый попавшийся гвоздь в стене сарая и скользнул глазами по нарам.
— Пришел, стервец! — пробурчал он, подойдя к Пинчуку, и тут же его огромная лапа начала сжимать Пинчуку руку.
К приемам Крошки уже давно все привыкли. Если он возвратился благополучно из немецкого тыла или с передовой или кто-то другой вернулся невредимым из поиска, то повторялось одно и то же: Крошка предлагал всем свои могучие рукопожатия — только таким образом он выражал свой восторг.
— Ну тебя к черту, слушай! Хватит! — сказал Пинчук, освобождаясь.
— Хватит, говоришь, — ворчал Крошка, скаля в улыбке свои лошадиные зубы. — Говоришь, хватит. А ты погромче скажи. Я хочу, чтобы ты сказал об этом погромче… Мы хоть послушаем, какой у тебя голос. Ну-ка, мы хотим послушать…
Наконец он отпустил Пинчука, но продолжал с удовольствием оглядывать его, тыча руками то в бок, то в плечо, потом схватил со стола чайник и, запрокинув голову, начал шумно и долго пить. Капли стекали с его подбородка на гимнастерку, кадык на жилистой шее мощно ходил вверх-вниз. Напившись, он гулко вздохнул и улыбнулся.
— Завтракать будешь? — спросил Пелевин.
— Я сыт, — Крошка провел пальцем по горлу, обозначая этим, что заправился отлично.
— Где же тебя накормили?
— Смотри, ребята, у Крошки блат завелся!
— Приласкала какая-нибудь!
— Да нет, хлопцы, — добродушно отмахнулся Крошка — в пехоте поел. Там ребята кабанчика пудика на три запалили, вот и меня пригласили попробовать.
— Рассказывай сказки!
— Да честное слово, — смущенно бормотал Крошка, внутренне очень польщенный намеками разведчиков. — Вы же знаете. Да ну вас к лешему. А лейтенант где?
— Лейтенанта Рослов вызвал.
— Понятно. — Крошка сделал бровями мгновенное движение снизу вверх. — Понятно, — повторил он и, ослабив поясной ремень, растянулся рядом с Пинчуком на нарах. — Как ты выбрался, Леха?
— Паша Осипов погиб, и Попов погиб, — сказал Пинчук.
Крошка крякнул и помолчал, желваки на его скулах напряглись.
— А вчерась капитана Хватова убили.
— Хватова? — Пинчук поморщился. Он давно знал пожилого, с изрядной сединой в волосах командира первой роты. — Как же получилось?
— Снайпер, — сказал Крошка, устраиваясь поудобнее на нарах. — Так вроде тихо, но гляди да и гляди. Чуть что — сыпанет, головы не поднимешь.